даже не расстройство, а страх – страх перед зарождающимся в моей душе поступком, по легкомыслию совершенно не соответствующим ни моей высокой должности старшего помощника капитана, ни звонкому, хотя и пустому, званию комсомольца. Я быстро встал с постели и оделся, но на этот раз уже надел не форму, а спортивный костюм, прихватил сумку и вышел на причал. В паре кабельтовых от берега светилась чистыми огнями старенькая «Индига», ничего ещё не подозревающая. Солнце едва зашло за горизонт дикого правого берега, обросшего чахлым низколесьем, – там, в десяти километрах от Игарки, были места, где не ступала ещё нога человека. Все это некстати пришло мне в голову, когда я быстрым ходом преодолевал семь морских причалов и заводь перед стоянкой рейдовых катеров. Ближайший по расписанию был ещё не скоро, так что я настроился на долгое ожидание. Вскоре, однако, подошла бригада грузчиков, и я напросился доехать с ними до «Индиги». Бригада направлялась на другой пароход, но специально для меня катер ткнулся в борт, и я легко взбежал по небольшому парадному трапу. Вахтенного матроса не было на месте. Старый пароход спал, только тихо журчала струя на выходе охлаждающей системы дизель-генератора да светились два иллюминатора на нижней палубе. Тут только я обратил внимание, что судно полностью загружено, палубный груз закреплён, и догадался, что они стоят в ожидании комиссии. Это открытие было не просто неожиданным, но ошеломляющим. Скорее всего, на судне уже провели досмотр силами экипажа. Я попал в ловушку. Я уже представил себе, как на борт приезжают таможня и пограничники, как они перекрывают все пути к отступлению, начинают досмотр и находят меня. Это означало конец карьере. Если же я встречу их у трапа, последствия будут почти те же самые. Кроме того, я подведу Шкловского, а с ним и вахтенного штурмана, и 1-го помощника, и старпома, их всех обязательно накажут. Мне уже было не до разговора с Конецким, все мои мысли обратились на то, как попасть на берег. В конце концов, не выдержав испытания страхом, я выпил стакан коньяка, спустился по трапу и, отбросив подальше сумку, прыгнул в холодную воду Енисея…
Надо сказать, что плавал я хорошо, но никогда не преодолевал столь солидную дистанцию в холодной воде. Не буду описывать прелестей этого заплыва, чтобы не вызвать переохлаждения организма у читателя. Единственный раз в жизни я поблагодарил Бога за то, что он подарил мне тридцать килограммов лишнего веса, и посетовал, что не подарил еще двадцать. С трудом выбравшись на берег в заводи перед причалами, я упал на дощатый настил, с удовольствием ощущая, как тепло возвращается в моё тело.
– Вставай, парень, здесь нельзя лежать, простудишься.
Кто-то помог мне подняться, привел в вагончик, где полыхала буржуйка. Я ничего не видел, только чувствовал мощные волны тепла, идущие от печи, и невероятной амплитуды дрожь, сотрясающую всю мою сущность. Наконец меня сморило, а когда я очнулся, одежда была сухой. Сам же я был мокрый. С поразительным постоянством меня бросало то в пот, то в озноб.
Двое грузчиков отвели меня на судно, а вскоре уже врач Володя с термометром и стетоскопом
