на воротах, шестеро на внутренней калитке, шестеро смена караула, один дневальный, двадцать пять штук здесь, двое с комендантом. Условно говоря, четыре вышки, по одной штуке на вышку, четыре, плюс караулка у ворот в лагерь, допустим, максимум отделение. В немецком взводе сорок одно рыло, унтер-офицер и командир взвода, всего сорок три. А я уже сорок шесть насчитал, перебор, а ещё минимум десятеро на вышках и в карауле. Не самец собаки! «Языка» не взяли!
– «Серж»! Бери «Гнома», и дуйте к холуям коменданта. Сколько всего охраны, сколько охраны на блоке перед входом, сколько человек на вышках, где живут местные полицаи и сколько их. Я на склад и в канцелярию схожу.
Напарник с «Гномом» молча подорвались и убежали к дому коменданта.
– «Старшина»! Возьми «Белку», и тщательно просмотрите казарму. Собери оружие, документы, проверьте пулемёт, обращённый к лагерю.
Этим бегать не надо – только три шага сделали, и вот уже дверь казармы.
– «Батя»! С Арье к пулемёту у выхода в лагерь. Смены караула не было, как бы ни всполошился кто, если что, бейте насмерть.
«Батя» так же молча кивнул и так же молча убежал к пулемёту. По-моему, он шесть нарядов отработал, пока не разучился козырять после полученного приказания.
Сам я дошёл до склада, он чуть на отшибе, а здесь сюрприз. Вернее, два сюрприза. За складом гавкнул кто-то недовольно, причём здорово недовольно. Собаки! Прокрался к углу склада и предсказуемо увидел здоровый вольер со служебными собаками, закрытый, к счастью.
Ёж вашу мать! Про собак-то я и забыл. Вот попали бы на ровном месте. Хотя, впрочем, чего это я? Проводник служебной собаки не рядовой, на пост его не загонят, собака не позволит. Значит, проводники собачьи в казарме скончались. Ладно, пусть сидят пока.
Вернулся ко второму сюрпризу. К складу конура прилеплена. У самой двери небольшой такой тамбур, полтора на полтора метра, а в нём часовой спит. Ещё одно рыло. Пятьдесят семь. Не служба, а малина. Была. До нашего приезда. Пенал закрыт не был, кусок нашей алюминиевой вязки у меня всегда с собой. Сначала не отказал себе в удовольствии и, свалив спящего часового на пол конуры, засадил ему ногой в душу, и пока проснувшийся часовой беззвучно открывал пасть в бессмысленной попытке набрать воздух, добавил ему по голове. После чего спеленал, оглядел запертый на огромный амбарный замок склад, а потом и закрытую канцелярию и на обратном пути, оставив винтовку часового в караулке и перехватив за связанные спереди руки, волоком потащил эту тушу к казарме.
Тяжёлый, зараза. Вообще заметил, в еде они себе не отказывают, и немолодые они, лет этак тридцати пяти, сорока, а то и побольше чутка. Странно. А молодые куда подевались? На фронте, что ли? А здесь это стандарт охранников? Непонятно и неинтересно. Какая разница, какого возраста мёртвый немец? Главное, что неживой, пока, понятно, что живой, но это ненадолго. Дотащил этого борова, а у казармы «Старшина» стоит. Как увидел, кого я притащил, аж в лице переменился.
