ского моря? – спросит иной читатель. – А не, к примеру, какого-нибудь моря Лаптевых или Эгейского моря…». Да все потому, что только там, где на Востоке всходит солнце и зарождается новый день, живут самые что ни на есть настоящие призраки и приведения. Они безобидные и такие романтические, что местные жители уже давно не считают их какими-то сказочными или мистическими созданиями и запросто общаются с ними, сидя где-нибудь на лавочке в городском парке или на песчаном пляже на кромке земли под шелест волн Великого Тихого океана, не прибегая к услугам медиумов на спиритических сеансах.
Так что же эти люди сделали хорошего или дурного на этом свете, что их души навечно прикованы к Владивостоку и вынуждены метаться в поисках блаженного успокоения? Оказывается, ничем особенно эти люди и не отличались от миллионов живущих на грешной земле. Просто, как говорят, не подфартило, и другой мир их не принял с огромной ношей накопившихся за короткую жизнь целого вороха «успехов».
Души умерших здесь, на Востоке, не мечутся между небом и землей, а мерцают по своему усмотрению, оберегая покой близких им людей и вселяя в души неправедно живущих надежду на покаяние…
Призраки Японского моря
Повесть
«…говорят, что в районе Второй речки города Владивостока бродит призрак поэта «Осипа Мандельштама». И еще говорят, что он ходит в сопровождении угрюмого капитана в черном кителе и девушки с бледным восковым лицом…»
«Женщина на корабле – к несчастью, а красивая женщина – к катастрофе…»
В тот хмурый октябрьский день две тысячи двенадцатого года крупнотоннажный контейнеровоз с восемьюстами разноцветными двадцатифутовыми ящиками, забитыми всевозможными грузами на борту, под «удобным-родным» (особенно для российских моряков) панамским флагом стоял у одного из причалов порта Владивосток в ожидании отхода.
Несмотря на южный порывистый ветер, пригнавший из океана миллиарды крупиц снега и дождя, этот железный красавец-пароход, покоритель безбрежных морских просторов, загруженный ровно по грузовую марку, лишь слегка покачивался и лениво поскрипывал швартовыми канатами, словно породистый жеребец, в ожидании, когда хозяин-мастер отпустит поводья, и он с громогласным ревом Тифона вырвется на просторы мирового океана из узкой бухты Золотой Рог, туда, где на горизонте встает заря и узкоглазые жители островного государства, жадные до работы, охочие до благополучия и процветания своих семей и Страны восходящего солнца с нетерпением поджидают очередной русский шип с гордым именем бывшего опального еврейского поэта с выведенным латынью на борту названием Osip Mandelshtam.
– Кого ждем? – сорокалетний капитан контейнеровоза с пышной шевелюрой смоляных волос, местами поседевших, и тяжелым, словно многотонный гидравлический пресс, пронзительным взглядом буквально вдавил в палубу своего нового старпома – кривоногого одессита Жору Сичкина.
– Ждем подмену списанной буфетчице: у нее комиссия просрочена, а времени ей на стоянке, видите ли, не хватило, – чиф говорил так, как порой нашкодивший подросток оправдывается перед родителями за допущенную оплошность.
– Ну, ждем еще полчаса и снимаемся. Лоцмана и буксиры заказали? – старпом кивнул. Мастер устало облокотился на планширь и уставился немигающим взором на полыхающий багровым закатом, изуродованный голыми пурпурными сопками догорающий горизонт, еще полчаса назад затянутый черными штормовыми тучами.
Да, он все-таки списал эту рыжую и наглую бестию, Лидочку Силкину, что в последнем рейсе на переходе из Ванкувера не вылезала из его широкой кровати, а за сутки до прихода во Владик, набравшись холопской наглости, заявила, что беременна, и, если Сема (так она теперь его нежно и фамильярно называла) хоть немного беспокоится о своей будущей карьере, пусть новоиспеченный папаша в оставшиеся часы обмозгует, где, как и на что жить его новой жене с будущим ребенком на берегу.
И кэп, казалось, прошедший сквозь непреодолимые преграды, унижения и горечи потерь и поражений на пути к своему «пьедесталу», вдруг спасовал, занервничал и, как говорят, слетел с катушек. Полуголую и верещащую буфетчицу, словно раненую рысь, он выволок за волосы из своей теплой каюты и на глазах всего экипажа задал нахалке хорошую трепку. Надо сказать, мастер очень редко снисходил до такого скотского состояния, однако то ли возраст, то ли лишние двести граммов водки сыграли решающую роль, но акт возмездия за фривольное поведение бывшей кухарки и прачки состоялся.
Девушка с визгом скатилась по трапу прямо под ноги ничего не понимающему старпому Жоре Сичкину. Размазывая по лицу кровь, смешавшуюся с потекшей тушью, она погрозила в сторону каюты кэпа маленьким кулачком и пообещала, что на берегу снимет
