>Если бы это было кино, то оно непременно начиналось бы так:
Безмятежные просторы умеренного климата с высоты птичьего полета медленно, а потом все быстрее и быстрее сократились бы до размера одной точки, и, сделав оборот вокруг двух стоящих на краю высокой стены средневекового замка людей, зритель бы ворвался в середину диалога.
– Итак, вы утверждаете, – молодой человек сделал паузу, а потом продолжил: – вы – Наполеон.
– Совершенно верно, именно Наполеон Буонапарте, – в театральном жесте высокий длинноволосый мужчина лет шестидесяти, худощавого телосложения воздел к небу руку.
Его собеседник криво ухмыльнулся и достал из кармана телефон, взглянул на экран и обратно убрал его.
– Я могу вызвать такси?
– Стало быть, вы мне не верите.
– Отчего же, вы же мне показали паспорт.
– Ну, объясните мне, почему если ты серая мышь, то единственное, чем ты можешь подтвердить свою личность – паспорт. Но если ты Наполеон, этого становится недостаточно. – С этими словами он достал книжечку и протянул ее оппоненту.
Тот отмахнулся от нее.
– Вот скажите, если вы Наполеон, то почему же вы, так сказать, – он помялся, подбирая слово, – так сказать, такой… – он неопределенно помахал над своей головой, словно показывая рост, – высокий, что ли.
– Простите, какой же у меня должен был быть рост?
– Ну, по разным данным от 157 см до 170, а это, знаете ли, никак не 185, или сколько там у вас?
– Что значит от 157 до 170, не многовато ли для одного человека?
– Ну, ваш точный рост – не мое дело, это пусть историки занимаются, просто все с детства знают, что Наполеон – маленький! Невысокий. Понимаете? С детства.
– С детства, – Наполеон ухмыльнулся, – с детства мы все рисуем небо синим карандашом и издеваемся над детьми, которые рисуют небо другим цветом. А посмотрите на небо. Оно разве синее сейчас? Совершенно серое, а на закате малиновое, а вчера, не поверите, оно было лазурным. Так что не доверяйте всему, что вы знаете с детства, молодой человек.
Журналист слегка оцепенел, буквально на мгновенье, затем, очнувшись, фыркнул и начал отряхивать куртку, словно хотел избавиться от чего-то липкого.
– Ну, вот и чудно, вот и здорово, я узнал что хотел, и теперь мне пора, я, пожалуй, закажу такси…
– Что, даже не останетесь на обед? – теплый женский голос на секунду остановил все звуки.
Вслед за голосом появилась и хозяйка. Она подошла к молодому человеку и положила руку ему на плечо, на миг сократив расстояние до неприлично близкого, по-детски заглянув ему в лицо снизу вверх, добавила:
– Оставайтесь, у нас сегодня к обеду купаты.
Как-то вяло и безропотно журналист кивнул головой и пошел вслед за хозяйкой. Она обернулась к Наполеону и сказала через плечо.
– Бонечка, скажи, чтобы уже готовили к столу…
– Да, конечно, дорогая.
Оставшись один, Наполеон вздохнул.
– Бедный мальчик.
* * *
В комнате было тихо, Елена, подперев кулаком подбородок, крутила пальчиком чайную ложечку. Максим несколько раз подряд взглянул на часы, а Наполеон стоял у окна и молча глядел вдаль.
Ужин до сих пор не собрали.
– Значит, вы Наполеон. Тот самый, что взял Москву и завоевал Египет. И умер в начале девятнадцатого века?
Наполеон снисходительно улыбнулся.
– Нет.
– Ну, вот и славненько, а зачем же был этот фарс, а?
– Я не умер в начале девятнадцатого века. Но я брал Москву, – на этих словах он поморщился, – и завоевал Египет, я же показывал вам документы, что вам еще нужно?
– А, ну раз документы, тогда все прекрасно. А может кто-то еще подтвердить, так сказать, вашу личность?
– А Кутузов вам подойдет?
– Ах, Кутузов. Тот самый?
– Тот самый.
– Одноглазый?
Вступила Елена:
– Ну, позвольте, отчего же у Михаила Илларионовича и вдруг один глаз, – эта мысль ее так позабавила, что она даже рассмеялась
Максим повернул вокруг своей оси пустую чашку и хмыкнул.
– Это становится даже интересным, А кто тут у вас еще в окрестностях обитает? Македонского не видели? Или Байрона, может быть?
– Македонского? –
