под янычарской саблей и погиб. Не смог его крёстный оборонить. Как теперь со вдовой друга говорить, атаман не знал.
Никогда в жизни, сколько Иван себя помнил, ему не приходилось переживать ничего подобного. В какие бы тяжёлые ситуации он за прошедшие годы ни попадал, гневить Бога сетованиями на тяготы ему и в голову не приходило.
«Окружили враги? Значит, надо пробиться сквозь их строй. Нечего есть в осаждённом таборе? Так сам Христос в пустыне обходился без нормальной еды не одну неделю. Воину, лыцарю такое терпеть тем более пристало. А плакаться и молить Господа об уменьшении испытаний – себя не уважать».
Иван обнаружил, что стоит во дворе собственного дома (век бы его не видеть!), тупо уставившись на ворота.
«Боже ты мой, совсем бараном стал. Скоро, наверное, вместо сала и горилки сено жрать буду. И постигнет меня вековечная баранья доля – стать чьей-то жертвой».
Со времени прихода молодого, можно сказать совсем юного, нищего, но гонористого шляхтича Ивана Васюринского на Сечь, ему угрожала опасность. Она стала постоянной спутницей казака, не оставляла ни на день, ни на час.
В дежурствах и патрулировании степи смерть угрожает каждый миг. Татары старались казацкие патрули и заставы вырезать в первую очередь, чтоб сохранить неожиданность своих набегов. Малейшая невнимательность могла обернуться смертью или рабской долей.
В быстро ставшем родным курене, который впоследствии переименовали в его честь. Люди на Сечь прибывали разные, но большей частью совсем не мирные и без приверженности к доброте и милосердию. По крайней мере те, кто там выживал. Любой из них мог взорваться от неосторожного слова, и даже страшное наказание за убийство боевого товарища останавливало не всех.
А в поездках на родную Малую Русь лучше было вести себя как на вражеской территории. Польские паны и их прислужники казаков не любили, стоило ожидать от встречи с католиком или униатом любой, самой неприятной неожиданности. Добиться справедливости в польских судах нечего было и мечтать. То есть помечтать можно, но всерьёз рассчитывать на какой-то толк от обращения в суд не приходилось.
Тем более смерть охотилась за казаками, вышедшими в поход. Безразлично, сухопутный, на панов или татар, или морской, на турок. Военное счастье переменчиво, в любой миг на казацкий отряд или чайку могла обрушиться беда.
Иван, успевший зайти в дом, полапал собственные лицо и голову.
«Чертовщина какая-то! Вроде недавно же брился, а зарос, как ёжик. Хотя… скорее – как кабаняра, хорошо, до Рождества далеко, резать скоро не будут. Или уже давно? Бесовские козни! Не помню. Совсем плохой стал, загнусь я от этой тихой жизни скорее, чем от вражеских пуль и сабель».
Привычка к опасности в сочетании с личной храбростью, большой запас сил, физических и духовных, сыграли с Васюринским злую шутку. Став адреналиновым наркоманом, он в крайней степени тяжело
