нисколько не смутилась, это вообще вряд ли ей свойственно.
– На вашем месте я бы надела его на левую, если не хотите разговоров.
Кольцо слишком велико. А правая рука у всех немного больше левой. Но я переместила кольцо на левую, пусть даже оно соскользнет и потеряется. Мне-то все равно, но я должна думать о детях. Их не должны упрекать в том, что их мать – непорядочная.
Перечитала эти строки и подумала, что не все следовало записывать. Впрочем, кто будет читать это? К тому же по-датски, а датский язык здесь понимают не лучше готтентотского.
Октябрь, 23, 1905
Наступила осень, листья пожелтели. Люблю деревья с ярко-желтыми листьями, похожими на ладонь с растопыренными пальцами. Не знаю, как они называются, у них еще плоды как яблочки с шипами. Но я очень скучаю по букам. Не видела их с той поры, как мы приехали в Англию.
Еще раз заходила миссис Гибсон. Она чересчур любопытна, и вопросы ее неуместны. Если мы датчане, то почему у нас английская фамилия?
– Не английская, – сказала я. – И произносится «Вестербю».
Она хихикнула, давая понять, что не верит. Странно, что одни и те же буквы по-разному произносятся. Когда я впервые приехала сюда, то сказала себе, что хочу увидеть Хута-парк. Очень удивилась, когда узнала, что англичане говорят «Гайд-парк». Хорошо, что никогда не произносила «Хута-парк» вслух.
Вчера небо было светло-голубым, но сегодня опять туман, густой и желтый. Я теперь не удивляюсь, что люди называют его «гороховым супом». Мне тоже он напомнил суп, который мы делали из желтого дробленого гороха и копченой косточки, когда жили в Швеции. Поэтому я попросила Хансине его сварить, и мы все им поужинали. Все, кроме Свонни конечно. Но она потом с аппетитом сосала мою грудь.
Октябрь, 25, 1905
Вчера получили письмо от тети Фредерике, первое за два месяца. Торвальдсены заказывали панихиду по Олафу, которая – я согласна с тетей – слишком вычурна для пятнадцатилетнего мальчика. Море забрало его, они никогда не получат тело Олафа. Многих с «Георга Стаге» так и не нашли. Не представляю, как это можно пережить. У тебя был ребенок – и вот его нет, нет даже мертвого тела. Мне кажется неправильным – хотя мало кто согласится со мной – обучать пятнадцатилетних мальчиков воевать на море: это все равно что военная служба на корабле. Даже хуже, чем принуждать шестнадцатилетних девочек быть женами.
Я обнаружила, что если не хочешь чего-то увидеть во сне, то вечером надо об этом хорошенько подумать. Может показаться, что наоборот – так оно приснится скорее. Но нет. Поэтому я заставила себя думать, что у меня могут отобрать Свонни, спрятать ее где-нибудь, и даже фотографии не останется. Этого никогда не случится, но я залила подушку слезами. После чего мне приснилось, что Расмус возвращается домой и говорит – мы все едем в Австралию. Я, словно ягненок, соглашаюсь. Что ж, сны не имеют никакого отношения к действительности, должна вам сказать.
В камине разгораются угли. Наверное, туман такой густой еще и оттого, что
