в замешательстве переступила с ноги на ногу. Плотная ткань платья тянула к земле, шарф давил на шею. Вилар – мужчина, и потому охотник, а я жертва. Замуж он меня силой берёт, ночью приходит, не спросив разрешения. От таких, как он, дома мне посоветовали бы держаться подальше, и здесь брат Алтын отговаривал. Но речь шла о жизни барича, а не просто о замужестве.
– Как же его не жалеть, если умрёт? Едва солнце взойдёт после свадебной ночи, и не станет барича.
Старик так глубоко задумался, что казалось, уснул. Закрытые веки мелко дрожали, а тонкими пальцами, как паучьими лапами, он бесцельно гладил бумагу. Я боялась говорить что-то ещё. Не знала истории Лины и Вилара, брела в темноте на ощупь. Один неверный шаг – и больно врежусь лбом.
– Сердобольная ты, девочка, незлобливая, да несведущая, – тихо прошелестел Алтын. – Айда со мной, покажу маленько.
Я помогла ему встать, поддерживая под руку. Старик опёрся на меня с благодарной улыбкой, но уже у двери отпустил и пошаркал тапочками по струганым доскам пола. Мы не спустились вниз, а пошли наверх, в терем. Туда, где в каждой стене было по несколько окон. Вместо перегородок стояли кованые решётки, а в камерах сидели женщины и совсем молодые девушки. Одежда у всех одинаковая – белое свободное платье. И волосы распущены. Мне показалось, я попала в психбольницу. Они выли, мычали и бесцельно шатались от решётки к решётке. Две сидели, обнявшись, и гладили друг друга по волосам. Одна тихо пела тонким голосом, но слов я не разобрала.
– Мёрзли в подклете, лебёдушки мои, – пробормотал Алтын и взял яблоко из корзины в углу. – Вот сюда и подняли, упросил я Вилара. Хворые стали.
Старик дошёл до первой клетки и просунул яблоко сквозь решетку. А я никак не могла вдохнуть, воздуха не хватало. Бледная тень поднялась с пола и закачалась. Плечи падали и поднимались, а руки плетьми висели. Узница наклонилась, роняя волосы на грудь, и я увидела метку. Моровка.
– Что с ними, брат Алтын? – простонала я. – Как зомби… Куклы сломанные.
– Смотри, девочка. Смотри во все глаза.
Старик поманил моровку яблоком, и она подошла ближе. Подняла голову, и на бледном лице среди спутанных волос я разглядела абсолютно белые, словно залитые молоком глаза. Нижняя губа моровки криво оттопырилась вниз, узловатые пальцы ударили по яблоку, и плод сорвался с ладони Алтына. Она шарила руками, как слепая, по выстеленному соломой настила. Нашла яблоко. Подняла его и вгрызлась неожиданно крепкими, здоровыми зубами.
– Яблоки любит, мочи нет, – улыбнулся старик. В уголках дрожащих век блеснула влага. – Любила, когда была такой, как ты. Баженой звали. Приглянулась знатнику из Нижгорода, он её и увёл.
Меня затрясло мелко, стоило подумать, что могло свести с ума несчастную девушку. Но то, что Алтын сказал дальше, я и представить не могла.
– Амулет есть Слеза матери. Брат Новак сладил. Силу он ловит, что моровка из полюбовника тянет в утехах плотских, и обратно ему возвращает. Дурной амулет, жадный. Иссыхают мои лебёдушки, тускнеют звёздочки. Отливаются слёзы
