сказал я. – О вас я тоже наслышан. Арсений Павлович о вас много говорил.
– Ну и как он говорил? Ничего? – спросил Омельченко и снова поглядел на стоящих вокруг людей, словно приглашая их принять участие в нашем разговоре.
– Говорил, если вы захотите помочь, то можно считать, дело в шляпе.
– Так и сказал? – почему-то чуть ли не шепотом спросил Омельченко.
– Что сказал? – не понял я.
– Про шляпу.
– Про шляпу – это я сам.
– Ясненько. А дело-то какое? – еле слышно спросил Омельченко.
– Он вам разве не говорил? – удивился я.
– Мне? – тоже удивился Омельченко. – Когда?
– Он же с вами по телефону говорил.
– А… а… – снова загрохотал Омельченко. – Так это он просил вообще помочь. А конкретно, мол, ты сам скажешь. Если захочешь.
– Почему не захочу? Еще как захочу.
– Вот и ладушки, – обрадовался Омельченко. И тут же спросил: – Ел?
– Собирался.
– Ночевать где-нибудь устроился?
– Тоже собирался.
– А груз, значит, на площадке?
Я согласно кивнул.
– А говоришь, помогать не надо, – засмеялся Омельченко. – Двинули?
Через полчаса мы ехали к поселку в грузовике, загруженным моей экипировкой. Омельченко тесно придавил меня к дверке кабины и неожиданно надолго замолчал. Перед этим он говорил не переставая, смеялся, шутил. Но когда мы поехали, прочно замолчал, и я, используя это неожиданное молчание, попытался разобраться в навалившихся на меня за последний час впечатлениях.
С бичами, например, совершенно неясно. Чего они испугались? Вздернулись как ошпаренные, даже протрезвели. Особенно, когда я упомянул о Глухой. Может, действительно, прав Арсений – не надо было говорить о месте стационара? Но почему? Непонятно. Ладно, оставим выяснение этого вопроса на будущее и двинем дальше. Омельченко! Интересный мужик. Жизнерадостный, разговорчивый. Наговорил-то он много всего, а в голове почти ничего не осталось. Все о каких-то незнакомых мне людях, о каких-то событиях, может, и значительных с его точки зрения, но мне абсолютно ничего не говорящих. Сам я, по-моему, выложил ему гораздо больше. И про свои затруднения, и про работу, и про Арсения. Трудно быть не откровенным с таким жизнерадостным и доброжелательным человеком. Но, честно говоря, от его метаморфоз у меня голова шла кругом. То хохот, шум, слова льются безостановочно. То настороженная внимательность, задумчивое молчание. Вот как сейчас. Нервишки пошаливают? Странновато для такой мощной фигуры и для столь отдаленных, наверняка спокойных мест. Хотя кто его знает, может, характер такой?
Неожиданно из пелены густеющего снега, с трудом пробиваемого светом фар, возникли два человека с автоматами. Один из них поднял руку. Машина остановилась.
– Что везем? – спросил низенький краснолицый сержант приоткрывшего дверку шофера. –
