засмеялся Бернард. – «Теперь каждый счастлив». Мы вдалбливаем это детям начиная с пяти лет. Но разве не манит тебя другая свобода – свобода быть счастливой как-то по-иному? Как-то, скажем, по-своему, а не на общий образец?
– Не знаю, о чем ты, – повторила она и, повернувшись к нему: – О, Бернард, летим дальше! – сказала умоляюще Линайна. – Мне здесь невыносимо.
– Разве ты не хочешь быть со мной?
– Да хочу же! Но не среди этого ужаса.
– Я думал, здесь… думал, мы сделаемся ближе друг другу – здесь, где только море и луна. Ближе, чем в той толпе, чем даже дома у меня. Неужели тебе не понять?
– Ничего не понять мне, – решительно сказала она, утверждаясь в своем непонимании. – Ничего. И непонятней всего, – продолжала она мягче, – почему ты не примешь сому, когда у тебя приступ этих мерзких мыслей. Ты бы забыл о них тут же. И не тосковал бы, а веселился. Со мною вместе. – И сквозь тревогу и недоумение она улыбнулась, делая свою улыбку чувственной, призывной, обольстительной.
Он молча и очень серьезно смотрел на нее, не отвечая на призыв, – смотрел пристально. И через несколько секунд Линайна дрогнула и отвела глаза с неловким смешком; хотела замять неловкость и не нашлась, что сказать. Пауза тягостно затянулась.
Наконец Бернард заговорил – тихо и устало.
– Ну, ладно, – произнес он, – летим дальше. – И, выжав педаль акселератора, послал машину резко ввысь. На километровой высоте он включил передний винт. Минуты две они летели молча. Затем Бернард неожиданно начал смеяться. По-чудному как-то, подумалось Линайне, – но все же засмеялся.
– Лучше стало? – рискнула она спросить.
Вместо ответа он снял одну руку со штурвала и обнял ее этой рукой, нежно поглаживая груди.
«Слава Форду, – подумала она, – вернулся в норму».
Еще полчаса – и они уже в квартире Бернарда. Он проглотил сразу четыре таблетки сомы, включил телевизор и радио и стал раздеваться.
– Ну как? – спросила Линайна многозначительно-лукаво, когда назавтра они встретились под вечер на крыше. – Ведь славно же было вчера?
Бернард кивнул. Они сели в машину. Вертоплан дернулся, взлетел.
– Все говорят, что я ужасно пневматична, – задумчивым тоном сказала Линайна, похлопывая себя по бедрам.
– Ужасно, – подтвердил Бернард. Но в глазах его мелькнула боль. «Будто о куске мяса говорят», – подумал он.
Линайна поглядела на него с некоторой тревогой.
– А не кажется тебе, что я чересчур полненькая?
– Нет, – успокоительно качнул он головой. («Будто о куске мяса…»)
– Я ведь как раз в меру?
Бернард кивнул.
– По всем статьям хороша?
– Абсолютно по всем, – заверил он. И подумал: «Она и сама так на себя смотрит. Ей не обидно быть куском мяса».
Линайна улыбнулась торжествующе. Но, как оказалось, прежде времени.
– А все же, – продолжал
