по правде, Монсон понятия не имел, о каком матче речь. Он подозревал, что жена это понимает, просто подыгрывает ему.
– Два-ноль. Один гол забил он.
– Здорово. А Якуб?
Малин скривилась, и Монсон тут же все понял. Вздохнул.
– Опять?
– Он же молчит. Просто заперся у себя в комнате.
– Хм-м. – Монсон выпил еще молока. – И кто?
– Наверняка та же банда, что в прошлый раз. Оба парня Торгаша, Патрик Бринк и еще один.
– Давай я позвоню родителям? Сёрен же не дурак, Улле Бринк тоже. В общем и целом.
– Вряд ли поможет. Сейчас, во всяком случае.
– Может, и не поможет, – проворчал Монсон.
Дети всего лишь повторяют то, что говорят за обедом родители, подумал он. А родители говорят, что он и его коллеги не сумеют найти Билли. Что он не посмел арестовать единственного возможного преступника. Что он, Монсон, попросту боится Томми Роота.
Конечно, Монсон понимал, к кому тянутся ниточки. И Бринк, и Торгаш принадлежали к близкому кругу Аронсона. Если Монсон позвонит им и попросит призвать отпрысков к порядку, их мнение о нем только укрепится.
Малин выдвинула стул и села рядом с мужем.
– Я видела тебя в «Сюднютт», – сказала она с той же интонацией, с какой утешала мальчиков, когда те были маленькими. – Как ты?
Монсон ощутил, как на его руку легла ее ладонь, и пробормотал что-то в стакан с молоком. Его первым порывом было ответить, что все в порядке. Все под контролем, пусть она за него не тревожится. Малин приняла бы такой ответ и не стала бы больше задавать вопросов. Только чуть печально склонила бы голову набок, как делала всегда, когда знала, что он врет. Так что Монсон не стал утруждать их обоих необходимостью играть спектакль и сменил тему.
– Нильсоны… – начал он. – Магдалена очень плоха, даже с постели не встает. Врач у них каждый день. От Эббе одна тень осталась. А брат с сестрой…
Монсон снова опустил глаза, повертел стакан, следя, как крутятся на дне остатки молока. Малин, ничего не говоря, обняла его за плечи.
Монсон покосился на жену. Они вместе уже почти двадцать пять лет, знают друг друга вдоль и поперек. За эти годы лицо у Малин округлилось, она сама чуть пополнела. Морщинки в уголках рта и между бровей обозначились резче, и, если присмотреться, в волосах можно различить седые пряди. Она все больше становилась похожа на свою мать, чего Монсон, разумеется, не позволял себе замечать.
В эту минуту он любил жену, как никогда. Именно сейчас, когда она просто сидела здесь, молча держа его за руку.
Его вдруг переполнило чувство благодарности. Они с Малин сидели на кухне, а Юхан и Якуб спали наверху, в покое и безопасности. Монсон уже готов был рассказать жене обо всем. Рассказать о своем стыде – не из-за тех мер, которые он предпринял как шеф полицейского участка и руководитель розыскных мероприятий, а из-за того облегчения, которое испытывал при мысли, что не его маленького мальчика поглотила августовская
