пороге, но Темки нигде не было видно. Сердце снова екнуло, Нина отложила стопку журналов, переступила вращающуюся игрушку, вышла в прихожую, заглянула в свою спальню. Темка стоял у раскрытого шкафа и с сосредоточенным видом изучал его содержимое, а Нина тут же вспомнила, каких усилий ей стоило закрыть дверцу шкафа прошлым вечером. А Тема, выходит, открыл.
– Что тут у нас? – Она встала позади сына, поверх его макушки заглянула в шкаф. Взгляд задержался на платьях, и рука сама потянулась к тонким железным «плечикам». Да, платья чужие, но дом ведь ее. А раз дом ее, то и все, что в доме, тоже.
Их было семь штук, словно бы на каждый день недели. Ни ярлычков, ни этикеток, благородный крой, приятная на ощупь, явно дорогая ткань. А в кладовой Нина нашла старую швейную машинку фирмы «Зингер». И журналы «Бурда» с вложенными внутрь выкройками весьма недвусмысленно намекали на то, что прежняя хозяйка любила и умела шить. И размер у нее был такой же, как у Нины. И вкус тоже.
Некрасиво и неловко надевать чужие вещи, но вдруг так захотелось, аж до зуда между лопатками!
– Это все мое, – сказала Нина, глядя на тощую девицу, отражающуюся в антикварном зеркале. И девица согласно кивнула – твое!
Платье было тонким, почти невесомым. Мелкий наивный цветочек на элегантном бирюзовом фоне. Юбка-солнце, рукава-фонарики, похожие на мелкие жемчужины пуговки на лифе. И тонкий, едва уловимый аромат духов. Девица у зеркала вдохнула полной грудью, наверное, у нее не болели ребра, а потом распустила стянутые в пук на макушке волосы. Нина ее понимала, к такому чудесному платью подойдут косы. Можно две, уложенные короной вокруг головы, а можно одну «колоском».
Нина выбрала «колосок», перекинула косу через плечо, подмигнула Темке.
– Сына, ну как? – спросила весело.
Темке понравилось. Темка смотрел на нее с восторгом четырехлетнего мужчины, и Нине вдруг расхотелось снимать платье. Словно бы это была ее собственная давно позабытая, а теперь вот найденная вещь, словно бы это чудесное платье сшили специально для нее.
А снаружи послышался рев мотора. Нина вздрогнула, бросила встревоженный взгляд на Темку, приложила палец к губам. Сколько еще она будет вот так вздрагивать от малейшего шороха? Даже подумать страшно. Чтобы не думать, она решительно вышла на залитую полуденным солнцем террасу.
Это был тот самый «уазик», что привез их вчера к Темной воде. И из «уазика» выбирался тот самый Яков. Он заметил Нину не сразу, а когда наконец заметил, замер как вкопанный. Лицо его, просмоленное солнцем, вдруг побледнело до синевы. Нине показалось, что, если бы не дверца, в которую он вцепился обеими руками, Яков бы сейчас упал.
– Вам плохо?! – Она сбежала с террасы, краем уха слыша за спиной легкие Темкины шаги. Не усидел дома, неслух. – Яков, может, воды?
Он пришел в себя еще до того, как Нина коснулась его загорелой руки, мотнул головой, усмехнулся.
– Перегрелся, – сказал почти весело и явно фальшиво. –
