четыре.
Зейн удовлетворенно кивнул – молода и, вероятно, замкнута, если ухитрилась так быстро получить две докторские степени.
– Значит, вы только начинаете строить карьеру, а это возможность для вас создать себе имя за пределами… – Зейн обвел глазами потрепанные учебники в кожаных переплетах, пыльные фолианты – мертвая история, по его представлению, – мира академических достижений. Вы хотели получить официальную аккредитацию для исследования Нарабии. Так это единственный способ ее заслужить.
Зейн сделал паузу, давая Кэтрин возможность понять истинный смысл слов: отныне возможность заниматься исследованием Нарабии зависит лишь от ее согласия на его предложение. Кэт довольно быстро это осознала, и на лице ее появилось некое подобие тревоги.
– Я могу продолжить свое исследование и… без аккредитации, – произнесла она, и меж раскрытыми губами ее блеснули зубы – Зейн снова ощутил толчок чуть пониже пояса. Однако по этой едва заметной паузе в речи Кэтрин он понял, что она блефует.
– Да, но в этом случае вы не будете больше сотрудником Кембриджа, – произнес Зейн, чувствуя, что теряет терпение. Девочка строит из себя героиню – что ж, у него нет времени играть в ее игры. – И я позабочусь о том, чтобы у вас не было доступа к материалам, необходимым для продолжения изучения моей страны.
Брови Кэтрин резко взлетели, а на щеках появился румянец.
– Вы… вы угрожаете мне, мистер Хан?
Зейн подошел ближе, сунув руки в карманы.
– Напротив, я предлагаю вам шанс перевести ваш труд в другое русло, сделать его официальным. Нарабия – интересная и красивая страна, и она вот-вот расправит крылья и вылетит на международную арену, чтобы показать свой потенциал. Как можно описать историю и культуру страны, которую вы ни разу не видели?
Зейн Хан говорил так убежденно, что Кэтрин показалось, его пронзительно-голубые глаза видят ее насквозь, не оставляя места для сомнений. Это очень настораживало. «Он считает меня трусихой», – пронеслось в мозгу. Мысль эта задела Кэт за живое, ведь она потратила не один год, стараясь избавиться от такой оценки своего поведения. Но насколько Зейн сейчас не прав?
С момента прибытия в Кембридж Кэтрин только и делала, что училась, потому что учеба дарила ей ощущение безопасности. Однако после смерти отца ей не раз хотелось расправить крылья, перестать бояться собственных желаний, зовущих ее в неведомую даль. Всякий раз при этом ей вспоминались слова матери: «Не будь такой скучной, дорогая. Папа не узнает, если ты ему не скажешь. Кто ты – серая мышка или кошка Кэти?» Кэт вспоминала солнечную улыбку матери, ее шоколадного оттенка глаза, в которых так легко было прочитать страсть, граничащую порой с безрассудством, и воспоминания эти задевали потаенную струнку ее души, вызывая странное чувство вины. «Не стоит думать сейчас об этом. Мама здесь ни при чем, все зависит от тебя», – молча говорила себе Кэтрин.
Она заставила себя поднять голову и посмотреть
