style="font-size:15px;"> – Хорошо бы. Ну, мне не по себе стало, а Скаповы дружки – я даже не знаю, как их звали всех, один вроде Кьяллак был – Скаповы дружки все на меня как навалились и давай мне руки крутить. Повязали меня, пинков надавали, и стали решать, что дальше делать. Тот, который был Кьяллак, хотел мне глаза выколоть и утопить, но двое других его отговорили – к переправе к тому времени еще бонды подошли, свидетели. Так эти плюгавцы сговорились оттащить меня в ремнях к местному законоговорителю, чтоб тот тинг созвал, и меня судить, за то что я якобы Скапа убил не на хольмганге, а ни с того, ни с сего. Их трое, я один, весь в Скаповой крови, заблеванный, заплеванный, битый весь – кто мне такому поверит? Им еще конь мой и меч, видно, приглянулись. Кьяллак хотел родичем Скапа назваться, чтобы виру за него получить, или, еще лучше, дождаться, чтобы меня объявили изгнанником, и тут же прикончить. Погрузили меня, коня, и Скапа дохлого на их лодку, переправились на другой берег, там городишко был, Порг, Прах, что-то такое, а чуть поодаль замок на горе, Висгард. К тому времени уже стемнело, Кьяллак в замок за законоговорителем пошел, а я лежу в луже, и его клятвопреступные дружки то зимнее пиво из бочонка пьют, то меня пинают, то плюются. Ну, пришел законоговоритель, говорит, расскажи, как было. Я ему сказал, что честно на хольмганге Скапа уложил. Говорю, испытай меня огнем, испытай меня кипятком, увидишь, моя правда. Он ко мне наклоняется, кричит: «Врешь ты все, Кьяллак все мне выдал, как ты родича его без подначки зарезал, как овцетеленка, да при трех свидетелях,» – и трясет меня, будто от гнева, а сам в руки мне нож сует.
– Поди ты!
– Законоговоритель поднялся, Кьяллаку говорит, тинг созовем, судить будем, посвети мне факелом, сейчас на доске с законом прочту, сколько марок серебра виру за родича твоего взять. Кьяллак к нему подошел, а он ему доской с законом так снизу заехал в челюсть, что тот свалился, как подкошенный. Я к тому времени ремни на руках разрезал, подкатился одному из Кьяллаковых дружков в ноги, сбил его, тот пока за мечом лез, я ему нож в висок. В горло хотел, слышал, в черепе нож застревает, и точно – ни туда, ни сюда. А законоговоритель той же доской с законом Кьяллаку череп раскроил. Третий вшивец бежать бросился, я в него мечом второго вшивца бросил, меч попал плашмя, но с шагу его сбил. Он в луже поскользнулся, забарахтался, законоговоритель ему сапогом на шею наступил, стоит, и мне говорит: «Я тебе поверил, а не этим сквернавцам. Лодку видишь? Ее хозяина два дня назад с перерезанным горлом из реки вытащили. А на тинге не видать бы тебе правды – Кьяллака пол-города боялось.» Тут и третий вшивец отправился в Хель за Скапом вдогонку.
– Что у вас на донях говорят? «Той земле не стоять, где закон начнут ломать?» – Кнур рассмеялся. А у поморцев другое присловье – «Не бойся закона, бойся судьи.» Так им, дурням, и надо. Труп утопить, и то не могут. Надо было живот распороть, тогда бы не всплыл. Еще лучше, распороть и камней натолкать.
– А ты откуда знаешь? – насторожился Горм.
– Отцова кузница у моста через Вайну. Он много кому коней ковал, а бывало,
