отвечал обыкновенно бригадир, – простоит еще с меня; что мне в новых палатах? Теперь архитекторы, упаси Боже, построят дом, ни приюту, ни тепла, да еще того и гляди провалится, задавит. Вот, недалеко пример, у соседа… как бишь?.. Ну, да провал его возьми, и вспоминать не стоит!
– Касьян, Касьян… дай Бог память!..
– Какой Касьян, братец, я сроду ни одного Касьяна не знал, а с его отцом был закадычный друг. Сын мотыга, гордец, француз, построил себе дом в Москве, переехали жильцы. Первый снег – стропилы не выдержали, рухнулись, потолок провалился, всю, братец, семью было передавил…
– Слышал, слышал, ваше превосходительство… дом Григория Михайловича…
– Пора, отец Лазарь, надуматься. Да ты скоро забудешь, как свиных детей зовут…
– Виноват… ваше превосходительство.
– То-то, братец, ну, ступай, ступай, учи Эротиду…
– Хотел было я… изложить мою просьбицу… ваше… превосходительство…
– Что, верно, опять на посев хлеба? Нет, отец Лазарь, починать закрома для тебя не буду.
Таково было обхождение бригадира со всеми; немножко грубо, но зато простодушно. Слова вы от него никто не слыхивал; для приличия он не хотел отступать от грамматического правила. Но, грубо говоря, он был добр на деле. Священник был уверен, что на другой же день будет ему прислано с господского двора и жита, и проса, и ячменю, и овса. Соседи его любили и съезжались к нему раза два в год, в торжественные дни и праздники в кругу.
Только молодежь поотучил он от себя. Его первый вопрос был: «А тебе, братец, который годок?., пора, пора на службу! в двадцать лет стыдно соску сосать!., на службу, на службу, и не показывайся мне на глаза до капитанского чина; ну, в капитанском чине можно и в отпуску побывать».
Таким образом, круг бригадира ограничивался живыми преданиями глубокой старины.
Мужчины в пудреных париках, с сальными косами, с мешочком на конце вроде хлопушки, в шитых золотом бархатных или атласных кафтанах с пуговицами фарфоровыми, стальными, шитыми блестками, с медальонами, в плисовых сапогах…
Дамы постарше – в громадных атласных калишах на проволоке, с блондами вокруг лица, с бочками вместо фижм, в пышных полонезах, с прорезами сбоку, в которые продевались полы атласной юбки и висели, как драпри окон из двух разноцветных шелковых материй.
Дамы средних лет, за полвека, в чепцах суворовские или в прическе, обильной кудрями, сверх коей шифоне из индийского шелка соединялся с унизанным жемчугом черным бордоном, продетым сквозь прическу; в мантильях с длинными полами и капишоном; в башмаках белых, вышитых блестками и стальными бусами, с каблуками с два вершка вышины, с носками, как нос стерляди.
Дамы же молодые, еще не прожившие половины столетия, красовались прической из волос, напудренных и взбитых вроде лебяжьего пуха; несколько разноцветных перьев расстилались по одной стороне головы; их одежда не отставала от моды, их платья были в три полотнища, талия
