улетают дымом, рассыпаются от пустяка, о котором и подумать невозможно. Как будто жизнь, не спрашивая наших желаний, безразличная к слезам, поступает с нами по своему усмотрению и непонятной воле. Не получился маскарад с ямщиком, подаренная воровка досталась другим. Бесценные мгновения, на которые она так рассчитывала, были потеряны. Потеряны окончательно. Все завершилось как нельзя плохо. Не то что радости не увидела в его лице, напротив: наградой ей был мерзкий, наглый, холодный тон. Холоднее мороза.
– Здравствуйте, господин Пушкин, – проговорила она, чувствуя, что под варежкой нос отогрелся и пустил жидкость. Только соплей не хватало в такой момент. И так хуже некуда.
– Что вы делаете в Москве?
Откуда такое умение быть гадким и бесчувственным? Ни один мужчина, видя, что она замерзает, не посмел бы играть ледяную статую. Без сердца и сострадания.
– Приехала праздновать Святки.
– Обещали мне уехать…
Она выжала варежкой нос, тут уж не до приличий, и грубо втянула воздух. Раз ему все равно, что она сейчас умрет от холода. И отсутствия теплоты.
– Обещание выполнено. Я уехала…
– Дали слово не возвращаться в Москву…
Какая невозможная жестокость. Неужели не видит, что она сейчас упадет в снег, в сугроб, в лед. Неужели у него в самом деле холодное сердце? Нельзя поддаваться мечтам, вот чем они кончаются.
– Слово имело силу для прошлого года. А теперь – новый…
– Вы на ходу меняете правила игры…
– Это вы их меняете, Пушкин! – в отчаянии прикрикнула она и топнула ножкой.
– Хорошо же, госпожа Керн… – проговорил он с мерзким угрожающим спокойствием.
– Меня зовут Агата! – сдерживая льющиеся слезы и сопли, выдохнула она.
– Как вам будет угодно… Агата Керн…
– Просто Агата, господин полицейский!
– Простите… Агата… Вернемся к нашему вопросу…
Нет, он не шутил, он начисто лишен человеческого сострадания. Неужели полиция так увечит мужчин? Перед глазами Агаты поплыл переулок, она была вынуждена вцепиться в рукав его пальто, чтобы не упасть. Пушкин не шелохнулся. Как будто ему и дела нет до ее страданий.
– Так вот, Агата, – нарочно выделил он имя, – в нашем договоре было важное уточнение: никогда. Никогда не возвращаться в Москву…
– Никогда не говорите «никогда», Пушкин, – чуть слышно пробормотала она. Холод притупил чувства, ей уже было все равно.
– Как прикажете это понимать?
Агата вдруг поняла, что если сейчас свалится и околеет у него на глазах, Пушкин, пожалуй, ткнет в нее ботинком, свистнет городового и забудет, что такая была. Уже забыл, как видно…
– Как понимать? Понимайте, что вы – черствый сухарь…
Логика и эмоции – две вещи несовместные.
