победили Небесного Тура,Гумбабу сразили, под сенью кедровой…
О, что же он значит, твой сон непробудный?
Зачем ты так бледен и друга не слышишь?»
Не слышит он друга, на друга не взглянет.
Тот к сердцу притронулся, – сердце не бьется;
И другу лицо он покрыл, как невесте,
И громким рыканьем, как лев, зарыкал,
Как львица, чей львенок похищен ловцами…
«О, как умолчать мне, как выплакать горе?
Кого возлюбил я, тот сделался прахом!
Мой друг, мой Энгиду, он сделался прахом!
И так же я лягу, как он, и не встану,
Не встану во веки веков!»
Не душа ли всего человечества в этом надгробном рыдании исходит слезами, как душа того ниневийского льва, изрыгающего кровь, исходит кровью?
«Согласные и любезные в жизни своей, не разлучались и в смерти» Гильгамеш и Энгиду, как Давид и Ионафан (Вт. Цар. I, 23). Смерть познал Гильгамеш через любовь. О смерти знают все, но знает смерть только любящий, потерявший любимого, потому что одною с ним жизнью живет, одною смертью умирает.
«С тех пор, как он умер, и я не живу», —
это слово Гильгамеша – вечное слово любви о смерти.
«Никто не любил тебя больше, чем я», —
это слово Изиды мог бы повторить Гильгамеш, но с иным смыслом, не утоляющим, а жаждущим. Что «крепка любовь, как смерть», знает и он; но что крепка и смерть, как любовь, тоже знает. Любовью смерть победить труднее, чем думал Египет. Вот этот-то смертный труд любви и поднял Вавилон.
Любовь познал Гильгамеш через смерть – в этом нежность его лилейная; за любовь восстал на смерть – в этом сила его львиная.
Так же познал он, как Энгиду, в смерти человека смерть человечества и замыслил подвиг сверхчеловеческий – со смертью смертный бой.
Тут-то и начинаются страдания, «страсти» Гильгамешевы, подобные страстям Таммузовым, Озирисовым, Дионисовым – всех богов страдающих.
Царь, покинув престол, идет скитаться по свету нищим бродягою. Как бы неведомой силой гонимый, изможденный, одичалый, страшный под шкурой звериной, как зверь, все бежит и бежит, остановиться не может, подобно Агасферу и Каину.
Куда? На край света, где обитает Атрахазис Дальний, последний человек первого мира, от потопа спасшийся. Один из людей, жил он и смерти не видел, потому что вкусил от Злака Жизни. От него-то и хочет узнать Гильгамеш, где растет этот Злак.
Путь его – путь Солнца, от востока к западу. Не к тому ли крайнему западу, где погибла Атлантида в бездне вод потопных?
Там, на рубеже мира, может быть, у Столпов Геркулесовых, видит он двух страшилищ, мужа Скорпиона с женой Скорпионихой.
На главах их небо покоится,
Тела их ушли в преисподнюю.
Стерегут они врата небесные.
Смертоносен их лик ужасающий,
Скалы дробит их блеск ужасающий…
Стерегут они солнечный выход и вход.
