где мы спрятали нашего милого монстра, я жил не только последние три года. Но оставил я здесь не только дом, но и нечто еще. Нечто очень важное, называемое танским обществом. Всех людей, из которых общество состояло, можно было без опаски назвать моими друзьями и моим ближним кругом. Общество некогда было великим, по-юношески великим. Некогда я почти филигранно подбирал людей и крепко спаивал между собой их разные характеры и образы в единое целое. Флор фон Фогль, мой старый лучший друг и даже сопартиец по многим предприятиям, был центральной фигурой этого общества и нередко называл этот социальный эксперимент проявлением моих тиранических повадок и желанием иметь подконтрольных людей. Он говорил это в шутку, ибо и сам сильно привязался к обществу. Вероятно, сильнее, чем я. Танское общество, разумеется, велико и сейчас, но оно сильно раздроблено, мы очень давно вместе не собирались. Однако ж я часто связываюсь с раздробленным братством для решения некоторых своих дел.
Именно этой ночью я ощутил резкий и мощный прилив ностальгии, совсем как в юности. Я явственно понял, что я должен, нет, моя прямая миссия – собрать вновь старых друзей, будто общество в целом еще чего-то стоит. После двенадцатилетнего перерыва в собраниях полным составом. Но идея мне нравилась. Я хотел, чтобы мы вместе, как раньше, сели в нашем милом городском парке у большого и крепкого дуба, кто на его корнях, кто на принесенных стульях, и мы, как высший свет центральных губерний, важно бы покутили. Иногда мы приносили в наш парк столы и прямо там трапезничали под живую музыку и чтение стихов. Мы мечтали, красовались друг перед другом, пели, рассказывали занимательные истории, высказывали свои сокровенные мысли, но, кажется, ничего не делали из того, что нарушает органические принципы. В последние дни мы даже стали пробовать легкие наркотики, что доставляло нам некоторое удовольствие, но в больших партиях нам, почти подросткам, их было сложно достать без собственных средств. О том, как я уезжал в гляд и как меня провожали, я не решился вспоминать, иначе бы я почувствовал себя совсем плохо и дошел бы до вертолета сердитым и мрачным.
У меня был альбом с фотографиями тех лет. Вероятно, сейчас он погребен под штабом. Последнее время я его смотрел. И когда я закрывал его, вдоволь насмотревшись на приятные лица, лес, дуб и время юношества пропадали, но я слышал шум листвы этого леса и наши звонкие красивые голоса…
Некоторых из своих друзей я и вовсе не видел долгие годы, с другими редко встречаюсь лишь по делам. Не мог знать, почему мы до сих пор не устроили встречу в Централисе или дома у Флора, который жил совсем недалеко. Прекрасно можно понять, что Флор, по своему спокойному характеру, никуда не уезжал и жил почти там же, где родился. Но, безусловно, мой друг жил уже не в нашем прелестном небольшом городе, который мне дороже всех слащавых и кичащихся (заслуженно) глядовских улиц или миссий в Централисе. Он уехал, но всего лишь на несколько десятков верст от родного города. Это позволяло Флору часто встречаться с друзьями юности,
