горюю, стал меня утешать. Оказалось, что и тут он сильнее меня. Умел ерунде не придавать особого значения.
Потом эта ситуация разрешилась сама собой. Он пригласил Ларису в Дом кино, посидели в ресторане, – она очень к нему расположилась.
16.4.86. …А вообще грущу, вокруг никого, одиночество очень контактного человека. Каждая смерть – сразу брешь, и ветер из нее пронизывает насквозь. Что говорить об Авербахе?!
20.7.86. Сегодня ночью отчего-то вспомнил, как Илья читал первый вариант моей «Боли других». Сказал: нужно работать еще и еще. Я с ужасом спросил:
– Сколько работать?
– Год, а может, и два.
Я от страха даже задохнулся. Как это может быть? Я ведь уже написал, а оказывается, вроде бы и не начал повести.
Потом мы пошли по Фонтанке – мы жили на Ракова, – и Илья говорил о Достоевском. Я тогда – это был год 61–62‐й, – видимо, и не читал всерьез Ф. М. «Вот у кого есть концепция жизни, – говорил он, – а у тебя ее нет».
Я не понимал, отчего это у меня нет концепции. И зачем концепция? Он шел с опережением, в нем была культура.
Вчера в «Энциклопедии кино» прочитал о нем короткий абзац, но все же абзац, и очень к тому же заслуженный им.
Как жаль! И как больно и нелепо! Человек должен был сделать главное, но не успел. Мы начались в тридцать, даже в тридцать четыре, но он был сразу более зрелым.
14.10.86. Была по телику передача об Илье[159]. Наталья Рязанцева, Герман, Аранович[160] и другие. Я пытался по ассоциации вспомнить разное и вспоминал свое, но сильной искры не высекалось – все же слишком мало многие выступавшие его знали.
Леша Герман вспомнил сумку на его плече, чуть перекошенном от легкой тяжести, – «птичья походка». Впрочем, походка была обычная, но с сумкой он действительно не расставался, и я не уверен – лежало ли в ней хоть что-нибудь.
Аранович говорил о том, что Илья был наставником. Да, он меня часто понукал, поправляя ударения в словах, напоминал о возрасте. Он первый в моей жизни сказал, что я уже старый человек и так – ребенком – жить невозможно.
– Я? Старый?
И сейчас помню свое резкое удивление. А затем смущение и подчиненность его выводу.
Он обожал учить, если считал, что другой исправим. Учил стихам, произношению, правилам поведения, но это не значит, что он был занудой. Нет, он был естественней и значительней – куда значительней, чем мы.
– Ты с ума сошел! – говорил он мне, когда я не дарил ему свои пушкинские работы[161]. И я торопливо дарил – мне становилось стыдно.
Благодарен он был удивительно, как и честен. Илья всегда был выше мелочей, выше ссоры.
О профессионализме я уже писал – он придавал профессионализму (своему и чужому) самое большое значение.
Взбешенным я его видел раз, когда его унизила Марина Ивановна[162]. Кричал он на мать, она его иногда раздражала, но он очень ее любил.
Клепиков[163] сказал: «Он был разнообразно одарен, но полной воплощенности
Передача Ленинградского телевидения (режиссер – А. Кривонос, 1986).
Аранович С. Д. (1934–1996) – кинорежиссер, товарищ Авербаха по «Ленфильму», соавтор сценария фильма «На берегах пленительной Невы».
В течение долгого времени отец занимался историей пушкинской дуэли. Его работы, посвященные этой теме, вошли в книгу «Вокруг дуэли» (СПб., 1993).
См. примеч. 2 на с. 65.
Клепиков Ю. Н. (род. 1935) – киносценарист. Живет в Петербурге.
