пока страшные тиски его окончательно не раздавят меня и, решительно сломив всякое сопротивление, не сотрут в порошок, точно трухлявую гнилушку».
Почему сознание мое, до сих пор пребывавшее в состоянии безмятежной созерцательности, вполне подлежащем своевременному самоконтролю, внезапно утратило власть над собой и оказалось в безысходном тупике, словно растерянный пленник, нечаянно попавший в собственную западню? Будто бы все, что со мной происходит, видится мне в сплошном кошмарном сне, от которого никогда не будет пробуждения? И в этом безграничном призрачном пространстве единый стремительный поток хаотично смешал принципиально изолированные друг от друга временные пласты: прошлое и настоящее.
«Ужели все, что окружает меня на этой земле, ляжет извечной громоздкой тяжестью на мою немощную грудь? Видно, таково мое пожизненное проклятие: теперь любой пустяк неизменно напоминает мне о них. Их мертвенно бледные лица, некогда такие близкие, ныне же – невероятно отстраненные, наверное, будут вечно мелькать пред моим внутренним взором, кивать из-за кустов, улыбаться в каждом видимом предмете. Будь то живое существо – от человека до всякой мелкой твари или же, к примеру, высеченный из серого камня угрюмый монумент – вроде тех, что венчают мрачное безмолвие окружающих могил, – не важно. Всегда и повсюду будут чудиться мне их призрачные образы; они будут преследовать меня неотступно… В каждом слове, в каждом звуке живут их мелкие неосязаемые частицы…
Он сказал: Патрик? Не может быть. Мне просто послышалось. Подобные совпадения слишком невероятны… Я должна немедленно успокоиться, взять себя в руки, чтобы иметь возможность поскорее уйти отсюда», – при этой мысли я с ужасом содрогнулась, внезапно почувствовав, что не в состоянии сдвинуться с места: мои ноги, скованные неизъяснимым страхом, стремительно обуздавшим все мое тело, будто бы приросли к каменному полу церкви.
«Что со мной? Я словно помешалась! Во всяком случае, мое сумасшествие кажется мне более вероятным, чем та омерзительная действительность, что предстала передо мной столь внезапно и неотвратимо. Одна лишь мысль о реальности всего происходящего способна пронзить мое сердце судорогой отчаяния; по мне уж лучше – помутнение рассудка… Невозможно, чтобы незнакомец, лежащий сейчас в гробу, носил имя Патрик: он не может быть моим Патриком!»
Я решилась еще раз взглянуть на продолговатую полосу добротно сколоченного соснового ящика, для чего мне потребовалось собрать все то мужество, какое только оставалось во мне тогда, но уже начинало покидать меня. Всем своим существом я ощутила внезапно, что мой безусловный долг – превозмочь свой предательский страх, ибо мне стало совершенно очевидно, что если я не отважусь сделать этого прямо сейчас, то столь благоприятная возможность разъяснить истинное положение дела мне не представится более никогда. В моем распоряжении оставалось лишь это ускользающее мгновение; к счастью, я его не упустила, и оно щедро наградило меня,
