а дьявольским наущением творящее дела свои, и благословлял противников балахонников, рыцарей нового ордена Божьих Псов, основанного благочестивым нордром – отцом Мартином. А когда рать Дитриха Лорейнского входила в Лагейру, епископ Максимилиан приветствовал герцога на площади, а стена в соборе и замурованные ворота нетронутыми остались. И пришлые охотно согласятся, что святым людям многое подвластно и что немало есть чудес на свете, и припомнят байки о предводителе лесной нежити Серебряном Пламени («Видом человек. В плаще сером. Молодой совсем, а волосы седые. Верхом на волке скачет, а на шее у зверя знак солнечный!»). И выпивший с гостями хозяин «Почтенного», в самом начале войны сбежавший с Окаяна, будет стучать кулаком по столу и клясться, что видел он Серебряное Пламя, вот как этого господина сейчас видит, что заходил нечистик в его трактир и за столом сидел, а Ее Величество императрица, никакая тогда еще не императрица… Но госпожа Гумбальда не даст супругу закончить рассказ, разом оборвав его двумя могучими затрещинами.
Ничего. Теперь все ничего. Война-то кончилась! Мир.
В день и час, когда в кафедральном соборе Лагейры венчались на царство герцог и герцогиня Лорейнские, посреди холодного северного моря на палубе потрепанного в последней битве завершившейся войны драккара умирала Иса эрл нордров.
Кто-то снял с нее шлем, выпустив на волю толстые нетронутые сединой косы. Хорошо… Было б ладно еще от кольчуги освободиться, но не можно было сделать этого, не выдернув стрелу, пронзившую грудь эрла. Жизнь каплями крови стекала по древку.
Небо склонилось над Исой. Стылая северная синева текла в глаза. Боясь моргнуть, потерять миг, вглядывалась женщина-вождь, запоминала, узнавала… Тонула в синих очах Ольгейра.
– Пойдем, лада, – по-смольски сказал сгинувший восемнадцать лет назад эрл нордров, протягивая руку жене и преемнице.
И легка была рука, поднявшаяся навстречу любимому.
А дальше…
Невесть откуда появившаяся белая чайка всплеснула крыльями над драккаром и устремилась ввысь, к облаку, похожему не то на распростершую крылья птицу, не то на человека, раскрывающего объятия. Кто-то из хирдманнов проводил ее глазами, кто-то так и не смог отвести взгляда от Исы эрла. Никто так и не решился прикрыть плащом мертвое не по-земному прекрасное лицо, на котором застыла счастливая улыбка.
– Зачем тебе это, сестра? Ты боишься, что люди забудут о тебе, что ты утратишь свое могущество?
– Нет. Люди забудут вас и призовут себе новых богов, я же просто сменю имя. Но я хочу знать этот мир.
– Тебе ли сетовать? Ты и Жива вечно странствуете по Яви, она рассыпает жизни, ты собираешь их в рукава. Что еще надо тебе знать?
– Обе мы видим мир всего лишь один миг: Жива в первый, я –
