пить не стал, отлучился на палубу, где долго бродил от борта к борту, прикидывая, что здесь можно поставить для обороны и нападения, нельзя же, чтобы такой громадный корабль оборонялся мечами и топорами.
Когда я наконец вернулся, Вебер уже возбужденно и со злостью рассказывал:
– У них было три корабля против моего одного! А еще мой перегружен зерном и говядиной, что мы везли на остров Каменные Рога. В общем, шансов у меня почти не было, но не мог же я сдаться проклятым кребесам, что лягушек жрут?.. Они потребовали сдаться, представляете эту наглость? Я принял бой, они не могли взять нас на абордаж, я заранее укрепил сетки, знаю их нехитрые приемчики, а тех идиотов, что все-таки пытались перепрыгивать к нам и тут же запутывались, легко перебили…
– Ого!
– Вот-вот, – сказал подбодренный Вебер. – Потеряв треть нападавших, они пришли в ярость и начали расстреливать нас из арбалетов, что пробивают борта. На море от них совсем мало толку, с качающегося на волнах корабля попасть почти невозможно, болты идут то выше голов, то совсем в воду… я уж совсем уверился, что вот-вот кончатся, сколько там они могут стрелять без толку, но последними, увы, искрошили в двух местах борт ниже ватерлинии.
– Сочувствую, – сказал Ордоньес.
Вебер отмахнулся.
– Да, это обидно, мы ж почти отбились… Они как раз начали отказываться от попыток захватить нас! Но корабль, увы, перегруженный зерном, накренился на один бок, и мы уже ничего не могли сделать. Одно утешает, этим сволочам не достался мой груз, который они так жаждали захватить!
Ордоньес кивнул.
– Да, это было отважно. А как насчет команды?
Вебер переспросил в недоумении:
– Что насчет нее?
Юрген уточнил:
– Кто-то уцелел?
Вебер отмахнулся с великолепной небрежностью:
– Был бой, кто о таких мелочах думает?
– Гм, – сказал Ордоньес, – все-таки… не знаю… может быть… были и другие способы решить проблему? Все-таки потеряны и люди… и корабль…
Вебер проглотил кусок жареного мяса, потом сообразил, что именно спрашивает капитан огромной каравеллы, икнул, глаза стали круглыми, а челюсть отвисла.
– Это как понимать, – переспросил он в надменном недоумении, – вы на моем месте… конечно же, сдались бы?
Ордоньес побагровел, челюсти сжались, но увидел, что слежу за ним, некоторое время боролся с собой, обещал же научиться держать себя в руках, именно этим благородный человек отличается от всех прочих.
В кают-компании наблюдали за ним, кто открыто, кто с чувством неловкости за капитана, исподтишка, наконец Ордоньес бросил на меня злой взгляд и картинно выпрямился за столом.
– Я, – проговорил он неспешно, – я… гм… все-таки на своем… довольно высоком месте. У нас говорят, капитан на корабле – первый после бога. Мне трудно представить себя на мостике такой крохотной лодчонки… простите, корабля, у вас было то, что называете кораблем,
