надбровными дугами и рубленым подбородком пошло багровыми пятнами, как у штангиста, пытающегося зафиксировать предельно тяжкий вес. – Ну, может, возникло в голове хоть что-то дельное? – Спросил и, запустив за воротник рубашки короткопалую пятерню, попытался ослабить тугую резинку галстука.
Вот уже в десятый раз, наверное, оставшись после совещания вдвоем в кабинете, они гоняли взад-вперед опостылевшую запись с камеры наблюдения – единственный вещдок с места жуткого, взбудоражившего город происшествия.
– Да ничего пока на ум-то не приходит, – с усталым вздохом ответил Сазонов, не отрывая глаз от монитора. – Надо бы, Иван Петрович, со спецами поглядеть… Пускай они помаракуют… Все здесь почистят и подправят, приведут в нормальный вид… Тогда, возможно, что-нибудь существенное и проклюнется… А пока тут ни черта не разберешь… Одна муть сплошная… – Сказал, а сам подумал: «И какого ж хрена ты, павиан старый, в таком случае эту запись столько времени у себя держал? Корпел и чах над ней, как Кощей над златом? Так хотелось из нее хоть что-то самому выдавить, чтобы подчиненным в очередной раз нос утереть? Показать, какой ты до сих пор дюже вумный да глазастый?»
– Вот и смотри, если нужно… – раздраженно брякнул прокурор. – А результат – чтобы к вечеру…
Изображение действительно было отвратительного качества: темное, неконтрастное, дрожало и двоилось. Мало того – большая часть двора начисто выпадала из поля зрения камер. А потому и сама запись, фактически с единственной из них, дробилась на четыре коротких, буквально трехсекундных фрагмента. По два в одну и в другую сторону.
«И что тут можно разобрать в этой дикой мельтешне? – едва слышно бубнил под нос Сазонов. – Надо точно быть полным идиотом, чтобы так камеры расположить… Вот он, циркач, – махнул через забор и тут же исчез, пропал из вида… Едва из-за угла показался, а через пару мгновений уже вон – в окно лезет…»
– К вам Бельдин, Иван Петрович, – раздался в тишине голос секретарши.
– Проси, – моментально, без раздумий, откликнулся прокурор и дернулся в сторону двери, но вовремя, через пару шагов передумав, остановился и, подобравшись, оправил китель, при этом воровато глянув на Сазонова краем глаза: не заметил ли тот его неловкого, постыдного телодвижения.
Дверь неслышно распахнулась и на пороге, улыбаясь во всю щеку, замер одетый с иголочки лощеный хлыщ – чуть выше среднего роста, лет пятидесяти с небольшим:
– Разрешите?.. Или я не вовремя?
– Да что вы, Алексей Константинович? – осклабился Степанчук. – Для вас – всегда вовремя, – засуетился Степанчук. – Ну, что же вы стоите? Проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Я сейчас освобожусь. Одну минутку… – И, резво развернувшись, торопливо бросил подчиненному: Андрей Степаныч, вы сбросьте все на флешку. Потом со своими как следует обмозгуете…
– А можно мне полюбопытствовать, если, конечно, это не сугубо конфиденциальная информация? – неожиданно попросил Бельдин.
– Да-да, пожалуйста, Алексей Константинович, –
