тощий дед с круглым, надутым животом, будто на барабан натянули тканый сюртук. Огненно-рыжий мужчина примерно дядиных лет. Плотный лысый коротышка с густыми усами. И еще один, единственный из присутствующих молодой, темноволосый, с бледными голубыми глазами. Он бросался в глаза, потому что оказался запакован в глухую черную одежду, закрывающую руки до самых запястьев и шею полностью, как будто старался спрятать побольше кожи, как я.
Странные это были гости.
Когда я вошла, они резко замолчали. И ладно бы только это… Но они так смотрели! Не знаю, как удалось ни разу не споткнуться и не выронить поднос. Сразу захотелось побыстрее разлить чай и вернуться на кухню, подальше от неприлично изучающих взглядов. Щеки покраснели, дыхание сперло, и вообще стало удивительно стыдно. Особенно в момент, когда усатый, принимая протянутую чашку, вдруг быстро наклонился ко мне, настолько близко, что пышные усы почти прикоснулись к моей щеке. Я вздрогнула от неожиданности, но чашку удалось удержать и даже не расплескать чай.
– Благодарю, – фальшиво процедил усатый и я, неловко кивнув, поспешила отойти к последнему, молодому.
Он тоже смотрел очень пристально, изучающе, но хотя бы без многозначительной, отдающей пошлостью улыбочки. Наверное, потому, что он сам казался ненамного меня старше, подавая чашку, я рискнула посмотреть ему в глаза.
На первый взгляд, плотно запакованный в черное гость показался удивительно безобразным – слишком ровное, тонко выточенное лицо, недостаточно грубое, чтобы казаться мужественным, слишком узкие губы и длинные волосы. Слишком светлая кожа.
Я отвернулась, поднимая опустевший поднос. Наконец-то можно уйти! И пожалуй, когда дядины гости явятся в следующий раз, я притворюсь больной и приветствовать их не выйду. А уж печенье печь и подавно не буду! Разве что с ядом!
Уйти мне помешали.
– Как вас зовут? – с улыбкой спросил молодой человек.
Я посмотрела на гостя еще раз. Интересно, с чего я решила, что он безобразен? Может, плохо рассмотрела? Ну что же… я была неправа. Он утонченно, невероятно красив. По крайней мере, когда так улыбается.
– Улана.
– Сколько тебе лет?
Я крепко сжала губы. С какой стати дядины знакомые задают мне подобные вопросы? И почему дядя позволяет?
– Ей шестнадцать, – ответил он за меня.
Больше вопросов не задавали, и я с превеликим удовольствием убралась из гостиной. Впрочем, странности на этом не закончились – закрывая дверь, я вдруг услышала, как гости быстро заговорили, торопясь и беспощадно друг друга перебивая.
– Тридцать, – ломкий старческий голос.
– Сорок, – чей-то глухой и прокуренный.
– Имейте совесть! Не меньше шестидесяти! – это дядя возмущается.
– Семьдесят, – молодой, тот, что в черном.
Осторожно прикрыв дверь, я опустила пустой поднос на стол и замерла. Это ведь никакие не гости, верно? Это торговцы,
