сначала попытался его сломать, а потом швырнул на землю и даже не потрудился поднять; уверяю тебя, что, если бы он знал правду, он бы не расстался с ним. Сохрани же его у себя, друг мой, ибо в настоящую минуту он мне не нужен. Сейчас я сниму с себя все доспехи, сложу оружие и разденусь донага в знак моего глубочайшего отчаяния.
В таких беседах доехали они до подножия высокой горы; мирный ручеек вился по ее склону и опоясывал прелестную зеленую лужайку, на которую нельзя было смотреть без восхищения. Лужайка поросла тенистыми деревьями и была покрыта свежей травой и пестрыми цветами. Эту лужайку Рыцарь Печального Образа избрал местом своего покаяния и, остановив коня, воскликнул:
– Вот место, которое я избираю, чтобы оплакивать ниспосланные мне несчастья! Вот место, где мои слезы сольются со струями ручейка, где от моих глубоких вздохов будут непрерывно шелестеть листья горных деревьев, повествуя о печали истерзанного сердца! Солнце жизни моей! О Дульсинея Тобосская, ты путеводная звезда моя, подательница счастья, пусть Небо благосклонно исполнит все твои желания! Взгляни же, до чего довела меня разлука с тобой, и награди по заслугам мою верность. А вы, возросшие в уединении деревья, ныне товарищи моего скорбного одиночества, подайте знак нежным колебанием ветвей, что мое присутствие вам не в тягость. А ты, мой оруженосец, мой верный спутник в удачах и невзгодах, запечатлей в памяти все, что я сейчас стану делать, и поведай об этом единственной виновнице моего отчаяния и горя.
Сказав это, он соскочил с Росинанта, расседлал его, потом хлопнул его рукой по спине и сказал:
– О конь, столь же прославленный своими подвигами, сколь обездоленный судьбою, тебе дарует свободу тот, кто сам ее лишается, – ступай куда хочешь. Ты достоин свободы.
А Санчо, увидев это, вскричал:
– Черт бы побрал того, кто увел моего серого. Уж я бы тоже сумел похлопать своего дружка по спине и наговорить ему всяких похвал. Впрочем, если бы он был тут, я бы ни за что не согласился отпустить его на волю, потому что я никого не обожаю и не лезу на стены от любви. Но по правде говоря, сеньор Рыцарь Печального Образа, если ваша милость всерьез собирается послать меня с каким-то поручением, а потом сойти с ума, так следовало бы опять оседлать Росинанта: он заменит мне пропавшего серого; на нем я скорее совершу предстоящий мне путь; если же мне придется идти пешком, так уж я и не знаю, когда доберусь до вашей Дульсинеи и вернусь обратно, ибо, по правде говоря, хожу я очень медленно.
– Ну что ж, – ответил Дон Кихот, – мысль твоя неплоха; пусть будет по-твоему: бери Росинанта. Ты отправишься отсюда через три дня, ибо я хочу, чтобы ты посмотрел на то, что я стану делать и говорить, а потом рассказал бы ей обо всем этом.
– А что же вы станете делать? – полюбопытствовал Санчо Панса.
– Сначала я стану рвать на себе одежды, – ответил Дон Кихот, – разбросаю доспехи, буду биться головой о скалы и… вообще натворю
