кроме нее. Раньше. Пока я не встретил вас.
– Что же теперь? – Она лукаво опустила глаза и принялась ковырять ложечкой пирожное.
– Теперь мне нравитесь вы.
Иван выпалил это одним духом и замолчал. Она тоже молчала, продолжая терзать корзиночку.
– Я вас обидел? – спросил он с грустью. – Что-то не то сказал? Вы же просто… просто сели на скамейку. Поболтать. Да? А я говорю глупости всякие…
– Ваня. – Голос ее звучал мягко и вкрадчиво. – Простите, что я вас так называю. Мне… очень нравится то, что вы говорите. Ваши всякие глупости. Говорите еще – я с удовольствием послушаю.
– Но вам действительно хорошо со мной? Интересно? Я же неотесанный чурбан в сравнении с вами. И старый уже.
– Нет, вовсе вы не старый. – Лидия наконец расправилась с корзиночной и теперь пила кофе, смешно, малюсенькими глотками, словно птичка.
«Эдит Пиаф», – подумал Иван, и у него закружилась голова.
Она допила кофе и взглянула на маленькие часики на запястье.
– Наверное, пора возвращаться. Уже поздно, врачи будут ругаться.
Иван с неохотой кивнул и встал. Он снова, как и утром, проводил Лидию до корпуса, помахал ей рукой через стеклянную дверь.
Он шел к себе и думал, что многого в жизни не знает, несмотря на солидный возраст. Например, что можно вот так, в одночасье, почувствовать себя живым и молодым, избавиться от одиночества, найти родственную душу и понять это с оглушительной ясностью, даже несмотря на то, что толком ничего не знаешь об этой душе…
С этой мыслью он зашел в палату. Сосед громко храпел. Иван разделся и забрался под одеяло. Сон не шел, слишком велико было возбуждение. Перед глазами стояло лицо Лидии, ее доверчивые глаза, розовые губы, каштановые пряди у виска. Иван ворочался почти до утра, и на рассвете наконец задремал, блаженно улыбаясь во сне, словно влюбленный юноша.
10
Они стали встречаться на заветной скамейке каждое утро и каждый вечер. Если было тепло, сидели под кленами, если прохладно, гуляли по парку, иногда выходили на улицу и пили кофе в полюбившейся им маленькой кофейне. Они так и не перешли на «ты», и Ивану это очень нравилось. Он не желал никуда спешить. Ему хотелось наслаждаться каждым мгновением, проведенным вместе с Лидией, просто смотреть на нее, слушать звук ее голоса, ее тихий, милый смех. Иногда она брала его под руку, и тогда он был на верху блаженства.
Его поражало в Лидии то, что она напрочь была лишена цинизма, присущего людям их возраста. Обо всем она судила с той наивностью и чистотой, которые бывают лишь в юности. Когда Иван, бывало, жаловался ей на Борьку с Зойкой, а также на Машу, позабывшую родителей в своей Америке, она неизменно с улыбкой успокаивала его, уверяя, что все они желают ему лишь добра. Защищала она от его нападок и неприветливого соседа по палате, и его визгливую супругу, и бывшего начальника, который уволил Ивана за пьянки. Он как-то не выдержал и упрекнул ее в излишней доверчивости, и Лидия просто ответила:
– У меня с детства порок сердца. Врачи сначала говорили, что я не доживу до десяти лет. Потом – что умру раньше, чем мне исполнится двадцать.
