тенденциям в национальной жизни. Именно твердость духа позволит не сдаться в иных ситуациях. Одна из них, очевидно, промелькнула на периферии сюжета рассказа, когда показан сопротивляющийся парень, не поддающийся страху: «Я на своей земле». Боковой мотив усиливает главную идею рассказа.
Отсутствие же воли к сопротивлению становится основанием человеческой драмы, о которой идет речь в рассказе «Новая профессия». Взлетает душа его героя Алексея Коренева во время заказных застольных речей на показушных «новорусских» свадьбах, кажется живой. А соприкосновение с подлинно живым, одухотворенным завораживает, привлекает внимание, заставляет ответно, хотя бы посмертно встрепенуться забывшие себя души.
О связи происходящего во внешней, бытовой жизни человека с оценками, даваемыми его деяниями «не здесь», написаны рассказы «Что передать вороне», «Наташа». На это, как последнюю иррациональную надежду, уповал писатель и создавая рассказ «Изба» (1999). За каждым предметом, перечисляемым героем «Прощания с Матёрой», – века национального культурного развития. Но и сегодня они все еще отзываются в судьбе, «поведении» дома, покинутого Агафьей, героиней рассказа «Изба», поставленной при переселении «к чужим», но сохраняющей родное – то, что на протяжении веков пестовало, хранило и наставляло заблудшие души.
И спустя годы после смерти хозяйки изба продолжает оберегать нравственную чистоту наполняющего ее воздуха: «Стеша давилась воздухом, не могла спать. Съехали… хлопнув дверью». Даже подожженная поселившимися в ней пьяницами изба выстояла, не поддалась огню, убившему ее постояльцев: «Все темнели и темнели изнутра их покорные лица, превращающиеся от постоянного жара в головешки».
Слово «мать» является важнейшей образно-смысловой частью заголовка повести Распутина «Марья, дочь Ивана, мать Ивана», опубликованной в ноябре 2003 г. Остро, как никогда ранее, поставлены здесь писателем вопросы межнационального взаимодействия в современном российском обществе. В этом отношении повесть неоднозначна. Отметим, что изображение безличных «кавказцев» лишено каких-либо попыток дифференциации характеров, изображения не то что «диалектики души», но хотя бы в какой-то степени нравственно объяснимых мотивировок поступков.
Собирательный образ некой черной силы, агрессивно и безжалостно навалившейся на традиционные русские города и поселки (похожий подход и у современников по цеху, например, в произведении В. Астафьева «Людочка») придает описываемому символически обобщенное звучание. Ведь речь идет об опасности «погибели русской земли» в условиях внутреннего несогласия и под напором сил, нравственно-этические установки которых противоречат традиционным национальным стереотипам. Русский дух, некогда существоваший в деревне, в лесу (образы отца и деда в повести), и находивший наиболее полное выражение в крестьянском, христианском мировоззрении, едва напоминает о себе. Он практически искоренен
