дурачась, отказывается Андро.
Милый Андро! Он один умеет любить меня! Он один сочувствует мне за это длинное платье, в котором я глупо и бестолково путаюсь каждую минуту, и за ненавистную узкую шнуровку… Милый Андро! Как я люблю его!
Я готова расцеловать это бледное рябое лицо, изувеченное багровым шрамом, и его коричневые, заскорузлые, как у осетина-работника, руки! Но я только шепчу с тоской:
– Как мне скучно, Андро!
– Что вы! Что вы! Нареченная знатная дочь богатого генерала, для которой вся жизнь должна быть дивной сказкой, вдруг жалуется на скуку и – когда же? В день своего рождения, на веселом балу, устроенном в ее честь. Опомнитесь, Нина, что с вами?
– Моя жизнь – скачка в горах, Андро! Я хочу в горы! – шепчу я с отчаянием, и лицо мое, должно быть, выражает самое неподдельное горе, потому что Андро беспокойно топчется на месте и бормочет, будто ему приходится утешать совсем глупенькую маленькую девочку:
– Сейчас начнут танцевать! Сейчас! Сию минуту!
Танцевать! Так вот чем он думает меня утешить…
Люда проходит мимо с двумя дочерьми командира казачьей сотни и знаком подзывает меня к себе.
– Займи барышень, Нина. Будь любезной хозяйкой, – шепчет она чуть слышно.
Меня точно водой облили.
«Займи барышень!» – Хорошо ей говорить это! Я решительно не знаю, о чем говорить с ними и чем их занимать. Обе розовые, упитанные, всем довольные толстушки…
– Какие у вас прелестные глазки, княжна! – говорит старшая из сестер, Тони.
– И зубки! Ах, чудо! Когда вы улыбаетесь, вы просто душончик! На вашем месте я улыбалась бы каждую минуту, – вторит младшая, от которой несет как раз теми крепкими пряными духами, которые я всей душой ненавижу. Мало того, барышня чмокает меня в щеку!
Я не терплю поцелуев. Чтобы как-нибудь обуздать неуместный восторг барышень, начинаю хвалить моего Алмаза.
– Славный жеребец! – говорю я, ухарски ударяя себя по колену.
Они смущаются, краснеют и потупляют глаза. Моя мальчишеская манера выражаться вовсе им не по вкусу.
– Вы любите кататься верхом, княжна Нина? – спрашивает одна, искренне стараясь скрыть неприятное впечатление, произведенное моею выходкой.
– Еще бы не любить! – восклицаю я. – Да я готова день и ночь не расставаться с моим Алмазом, спать у его ног в конюшне, есть черный хлеб с солью, который он ест…
– Но в конюшне так дурно пахнет! – говорит старшая, Тони, и брезгливо морщит хорошенький носик.
– Пахнет навозом, – преувеличенно громко выкрикиваю я, внезапно избавляясь от моей обычной застенчивости. – О, это самый здоровый воздух, уверяю вас! По крайней мере от него не кружит голову, как от ваших модных духов… Честное слово!
– Боже! – шепчет в отчаянии вторая из сестриц, Лиза, с неподдельным ужасом уставясь на меня сквозь лорнет своими близорукими глазами.
Я внутренне хохочу над ними. Душа моя ликует. Заняла гостей, нечего сказать!
