зашибать насмерть стала, а?.. – раздался голос одного из наиболее подвыпивших крестьян, подскочившего к Ксане близко-близко.
Толпа всколыхнулась…
Все, и старики, и женщины, и дети, придвинулись к гордо стоявшей девочке, устремившей свой огненный взор на взбешенную толпу.
– Лесовичка и впрямь! Посмотрите, глазища, как плошки, горят, что у кошки! – послышался чей-то тоненький возглас. – Ведьма, как есть ведьма!
– Ведьма и есть! – подхватили другие, а один прибавил: а что, братцы, слыхал я, что от ведьмы только огнем спастись можно.
– Вестимо огнем, только огнем! – послышались то тут, то там пьяные голоса. – Коли ведьма, к примеру сказать, сгорит сейчас же; коли христианская душенька – не обожжется ни единым пальцем… Уж верно так!.. От старых людей слыхали…
– А что, братцы, коли попытать, а? Толкнуть лесовичку в огонь, и коли того, ну, сгорит, значит, о дьяволом знается, человеческому роду первый враг, – а коли здрава и невредима выйдет, так, значит, того – можно и отпустить на все стороны… А?
Страшными, зловещими звуками пронеслось это предложение подгулявшего мужика.
Будь крестьяне трезвые, они, несмотря на свое суеверие, вряд ли бы отважились на такое дело. Но разгоревшиеся от вина головы соображали туго. Водка – злая сила человечества. Водка превращает народ в зверя. Она делает самых кротких – неистовыми, самых тихих – отчаянными. Водка заставляет человека забывать свое человеческое достоинство и делает его безумным, беспощадным и жестоким.
И у сильно уже подвыпившей толпы созрело ужасное решение. Не в меру выпитая водка делала свое дело.
Неистовствовавшая в воплях и причитаниях мать Анютки подбавляла, как говорится, масла в огонь, громко выражая свою ненависть лесовичке.
– Детей она портит!.. По матери пойдет!.. Скот валить станет!.. Вот увидите скоро!.. Помянете меня!..
Несколько человек потрезвее пробовали, было, уговаривать, успокоить разбушевавшуюся толпу и удержать ее от безумного поступка, но их перекричали другие…
В углу поляны к празднику была наскоро сложена огромная кирпичная печь. В ней пекли пироги для соневских мужиков. Печь, накаленная докрасна, зияла огненной пещерой среди уголка луговой площадки. Около нее сновали две бабы, стряпухи, из крестьянок, повязанные платками, с раскрасневшимися лицами, похожие на двух жриц огня, священнодействующих подле кровянисто-огненной пещеры.
Точно по команде повернулись головы крестьян к этой печи.
Словно одна и та же мысль пронизала мозг всех мужиков и баб, озлобленных, негодующих и исступленных.
– Вот… вот… – послышалось из толпы неуверенным, срывающимся звуком… – Вот, вот… испробовать надо-ть бы. Ефим верно сказывал: коли христианская душенька, Господь не попустит, огонь не сожжет, коли ведьма, дьяволеныш, лесовичка… туда ей и дорога!
– Туда и дорога! – не то простонала, не то ахнула толпа и придвинулась к Ксане, окружив ее со всех сторон.
Сердце
