от неожиданности и, опустившись на колени, умильно, почти с благоговением смотрела на забавных маленьких животных.
А на нее в свою очередь смотрели пять девочек, жадно ловя в лице новенькой получившиеся впечатления. Потом костлявая Васса с птичьим лицом и длинным носом проговорила:
– Это Маруськины дети. Маруська – наша, и дети наши. Мы их нашли вчера в чулане, сюда перенесли, сена в сторожке утащили. Надо бы ваты, да ваты нет. Не приведи господь, ежели Пашка узнает. Мы и от тети Лели скрыли. Не дай бог, найдет их кто, деток наших, в помойку выкинут, да и нам несдобровать. Вот только мы пятеро и знаем: я – Васса Сидорова, Соня Кузьменко, Дорушка Иванова, Люба Орешкина да Канарейкина Паша. А теперь и ты будешь знать. Побожись еще раз, что не скажешь.
Дуня опять побожилась и еще раз перекрестилась широким деревенским крестом.
– Ну, смотри же!
– Классы скоро начнутся, идтить надо! – проговорила хорошенькая, похожая на восковую куклу Люба Орешкина.
– И то, девоньки! Не хватились бы! – согласилась Дорушка.
– Доктор, доктор приехал! На осмотр, девицы! – прозвенели точно серебряные колокольчики по всему саду свежие молодые голоса.
Вмиг птичье лицо Вассы с длинным носом приняло лукавое выражение.
– Ну, девонька, – обратилась она, гримасничая, к Дуне, – и будет же тебе нынче баня!
– Б-а-ня! – испуганно протянула та.
– Ха-ха-ха! – захохотала Васса. – Спервоначалу доктор Миколай Миколаич тебе палец разрежет, чтобы кровь посмотреть, а окромя того…
– Кровь? – испуганно роняла Дуня.
– А потом оспу привьет! – с торжеством закончила Сидорова.
Дуня дрожала. Глаза ее забегали, как у испуганного зверька.
– Полно пугать, Васса! – вмешалась Дорушка. – Стыдно тебе! Ты всех нас старше, да глупее.
– От глупой слышу, – огрызнулась Васса.
Дорушка пожала плечиками.
– Не бойся, новенькая, – ласково обратилась она к Дуне. – Никто тебе пальца резать не будет. А что оспу, может быть, привьют, так это пустое. Ничуть не больно. Всем прививали. И мне, и Любе, и Орешкиной.
– Мне было больно, – повысила голосок девочка с кукольным лицом.
Дорушка презрительно на нее сощурилась.
– Ну, ты известная неженка. Баронессина любимка. Что и говорить!
– А тебя завидки берут? – нехорошо улыбнулась Люба.
– Я одну тетю Лелю люблю… А баронесса… – начала и не кончила Дорушка.
– К доктору, к Николаю Николаевичу! – где-то уже совсем близко зазвучали голоса.
– Бежим, девоньки! Не то набредут еще на котяток наших, – испуганно прошептала Соня Кузьменко, небольшая девятилетняя девочка с недетски серьезным, скуластым и смуглым личиком и крошечными, как мушки, глазами, та самая, что останавливала от божбы Дуню.
– И то, бежим. До завтра, котики, ребятки наши, – звонко прошептала
