и грустно говорил:
– Люди испортились, стали злы, наверное, чем-то обидели кентавров и те ускакали.
– Но куда? Куда? – спрашивал нетерпеливо Пьер.
– Наверное, туда, на какую-нибудь звезду, – показывал отец рукой на куполообразный верх палатки.
– Но они вернутся?
– Навряд ли, они же не знают, что люди с тех пор изменились, – говорил серьёзно отец.
Пьер помолчал, сердито сдвинув бровки, и сказал твёрдо:
– Я вырасту, стану звездолётчиком и найду их. Я им скажу, что можно возвращаться. Они вернутся, и будут жить с нами. Ведь теперь на Земле нет плохих людей? – посмотрел он на отца пытливым взглядом.
– Конечно. Теперь на Земле живут только добрые люди, – подтвердил отец.
Обрадованный найденным решением, Пьер довольно засопел.
С тех пор кентавры стали их своеобразным паролем. Возвращаясь из полёта, Пьер выходил на связь из космопорта, и поседевший отец спрашивал первым долгом:
– Ну, как, нашёл?
– Пока нет, – серьёзно отвечал Пьер, – но я их обязательно найду.
Они заговорщически подмигивали и смеялись, довольные друг другом.
На море бывало по-другому. Если зимой их общество разделял только робот, летом они присоединялись к какой-нибудь компании, отец встречал друзей, и время проходило в нескончаемых играх и веселье. Когда постоянное многолюдье прискучивало, они катались на лыжах и салазках. Заплыв подальше в море, резвились с дельфинами. Или же надев маски, уходили на мелководье и, распластавшись на мягких волнах, чуть шевеля руками и ластами, следили за проворными крабами и солнечными зайчиками, снующими по морскому дну, неспешно проплывающими фиолетово-сиреневыми медузами, стайками рыбок, испуганно сверкающих серебристыми телами. Здесь, на море, отец преподал ему уроки смелости и ловкости, от которых у Пьера захватывало дух, азартно разгорались глаза, и, благодаря которым, в нём поселилась уверенность в себе и уважение к собственному телу. Встав на салазки, они мчались на заворачивающихся гребнях двухметровых волн, в месиве брызг и солёного ветра делали сальто, и перескакивали на следующие, несущиеся один за другим островерхие валы.
Пьер подрастал и отец всё чаще оставлял его со своими сверстниками, а сам уходил к взрослым. К этому времени Пьер общался с морем не хуже дельфинов, да и спасательная служба, в которой к взаимному удовольствию люди сотрудничали с теми же дельфинами, исключала всякие недоразумения.
В пятнадцать лет Пьер во всём походил на отца, даже на верхней губе у него чернел пушок, обещая в скором времени превратиться в шикарные усики. В чём ему никак не удавалось стать похожим на отца, так это в непринуждённом общении с представительницами противоположного пола. Пьер поражался, как отец может так запросто заговорить с совершенно незнакомой женщиной. Причём, как он, взрослея, стал понимать,
