нее к статуе Тора.
Он проходил здесь каждый день, даже несколько раз в день, но никогда не задумывался о том, кого это изобразил скульптор. Микаэля это просто не заботило, как и все то, что постоянно находится у нас перед глазами. Спроси его об этом кто-нибудь, возможно, Блумквист назвал бы святого Георгия. Тем не менее это был Тор, убивающий Змея Мидгарда[11].
Микаэль вообще никогда не обращал внимание на статуи и не читал табличек на постаментах. Вот и теперь глядел мимо Тора в сторону детской площадки, где отец со скучающим видом раскачивал качели, на которых сидел его сын. Народ загорал, развалившись кто на скамейках, кто на траве, – обычное воскресное утро. На какое-то мгновение картина показалась Микаэлю неполной. В ней будто недоставало какой-то детали. Блумквист встряхнулся, прогоняя наваждение, и ускорил шаг.
Только на Санкт-Паульсгатан он понял, в чем дело. На площади не хватало одной фигуры, еще неделю назад неподвижно, словно медитирующий буддистский монах, сидевшей на куске картона возле статуи. Этот мужчина в объемной голубой куртке и с обветренным морщинистым лицом давно стал для Блумквиста частью городского пейзажа, и именно поэтому до сих пор оставался незамеченным. Исчезнув из действительности, он всплыл из глубин подсознания, постепенно, деталь за деталью, воскрешавшего его облик. Микаэль уже припоминал черные пятна на щеках, потрескавшиеся губы и спокойные, полные достоинства черты, так не соответствующие его жалкому положению. Как можно было его забыть? Ответа на этот вопрос Блумквист не знал.
Были времена, когда каждый нищий смотрелся как открытая рана на теле города. Теперь же и пятидесяти метров невозможно было пройти, не встретив какого-нибудь бедолагу, клянчащего пару крон. Они были везде – мужчины и женщины, – на тротуарах и у дверей магазинов, на помойках, площадях, в переходах метро… Обездоленный Стокгольм вырос, и люди сами не заметили, как смирились с этим. Такова горькая правда.
Нищих стало больше, когда стокгольмцы перестали иметь при себе большие наличные деньги и, подобно жителям других больших городов, научились отворачивать глаза. Да и сам Микаэль больше не чувствовал вины, повстречав попрошайку. Скорее, что-то вроде меланхолии, связанной даже не с конкретным человеком, а с внезапным осознанием быстротечности времени и переменчивости жизни, протекающей где-то мимо нас и совершенно без нашего участия.
Вход в кафе-бар загораживал неловко припарковавшийся грузовик, а внутри, как всегда, было слишком людно. Микаэль этого не любил, тем не менее вежливо поздоровался, заказал двойной эспрессо и тост с лисичками, сел к окну, выходящему на Санкт-Паульсгатан, и погрузился в свои мысли.
Вскоре он почувствовал на своем плече чью-то руку. Это была Софи – в зеленом платье, с распущенными волосами и улыбкой на губах. Она заказала чай с молоком и бутылку «Перрье». Затем поднесла к лицу Блумквиста мобильник.
– Это флирт или забота о подчиненных?
Увидев
Змей Мидгарда, или Ёрмундганд – морской змей из скандинавской мифологии, убитый богом Тором. Мидгард – «срединный мир», то есть населенный людьми.
