и вдобавок заставили заниматься общественными работами.
Он успокоился:
– Но поезда – другое дело. Я урожденный калифорниец, а мой старик работал кондуктором на линии «Санта Фе» еще в те дни, когда поезда считались шикарным способом путешествия. Он мог похлопотать, чтобы я ехал в кабине машиниста. Должен сказать, это самое захватывающее ощущение на свете. С тех пор я знал, что о поездах можно рассказать историю, не похожую ни на одну из существующих. И теперь я наконец занимаюсь этим.
Том поведал ему о рассказе, который он пишет, и о впечатлениях от путешествия поездом.
– Это значит не просто добраться из точки А в точку Б. Главное – не начальный или конечный пункт маршрута, главное – сама поездка. В ней вся суть, – сказал он. – Если только присмотреться, станет ясно, что поезд полон вещей, которые надо увидеть и услышать. Это живая, порой дышащая сущность – надо лишь пожелать узнать ее ритм.
Том сам недоумевал, откуда нашлись все эти слова, но именно это вылилось наружу. Наверное, он начал привыкать к «Кэпу».
Макс радостно схватил Тома за руку:
– Вы совершенно точно поняли, чего я пытаюсь здесь достичь.
Он вдруг хлопнул себя по лбу:
– Мне только что пришла фантастическая идея. Со мной такое все время, Том. Послушайте: вы писатель, вы видели весь свет, и вы едете этим поездом в праздники, пытаясь уловить пульс Америки.
– Да, и что? – осторожно сказал Лэнгдон. Он понятия не имел, к чему клонит Макс Пауэрс, но, кажется, того захлестнула волна собственных идей.
– А то, что вы должны объединиться с моим сценаристом – я хочу сказать, на время этого путешествия, чтобы провести совместное исследование. Обмениваться заметками, услышанными историями, вместе обмозговывать идеи и все такое. Не бесплатно – я заплачу, уж поверьте.
– Но я уже работаю над рассказом.
– В этом вся прелесть. Вы пишете свою историю – отлично. Но ваши материалы помогут моему сценаристу придумать сюжет фильма. Все идеально. Два зайца одним выстрелом. Понимаете?
Том кивнул. Хотя он отнюдь не горел желанием работать с «десятилетним» любителем наушников. Лэнгдон не был ни юношей, ни хипстером, и если этот парень хотя бы раз назовет его «чуваком» или брякнет «чао!» вместо нормального «пока», дела могут принять дурной оборот.
К удивлению Тома, Макс провел его мимо купе хипстера с наушниками к первому купе и постучал по стеклу:
– Можно войти? Это Макс.
Дверь отъехала в сторону, и в ту же секунду из легких Тома словно вышел весь воздух. Он больше не слышал даже «шшш, жжж, ссс-бум-бах» поезда, поскольку на него глядела Элеонора Картер.
Глава 7
– Элеонора Картер, это Том Лэнгдон. Том, это Элеонора.
Ни Том, ни Элеонора не вымолвили ни слова. Они лишь смотрели друг на друга так долго, что Макс в конце концов спросил:
– Гм, вы уже познакомились?
