тети Зины и чуточку даже побаивалась ее, этой энергичной, быстроглазой, с легкой проседью в гладко зачесанных волосах женщины. Боялась насмешливости тети Зины, боялась ее строгого отношения к людям, боялась ее резких быстрых, но всегда метких и чрезвычайно справедливых суждений. Но больше всего боялась она влияния тетки на Лику, тех же резких суждений могущих проявиться и у молодой девушки, которые были бы слишком странны для ее юных лет.
И вот, ей пришлось приятно ошибиться при первом же взгляде на добрую, нежную и мягкую Лику. Мария Александровна успокоилась сразу и прогнала от себя напрасные страхи. Идя под руку с Ликой по платформе Царскосельского вокзала она с горделивым чувством счастливой матери отвечала на поклоны знакомых и в то же время глаза ее говорили: «Не правда ли, как она хороша? Это – моя дочь! Моя Лика!»
– Лика! Вот и наши! Они приехали встретить тебя из Павловска, – заметив две знакомые мужские фигуры вдали, радостно проговорила Мария Александровна, нежно сжимая руку дочери.
– Ах!
Девушка ускорила шаг и почти бегом побежала навстречу приближающимся, но внезапно сообразив, что это не удобно, остановилась, подалась назад и стояла теперь с лицом, залитым краской смущения, розовая, юная, прелестная, как никогда.
– Petit papa? – робким застенчивым звуком сорвалось с ее губ, когда перед ней склонилась высокая, представительная фигура безукоризненно одетого в легкий летний костюм штатского, и она привстала на цыпочки, чтобы достать губами до его головы, с которой он снял шляпу.
– Petit papa! Как я рада!
– Chère[3] Лика! – Карский выпрямился, поцеловав несколько раз подряд нежные ручку и щечку падчерицы, и молодая девушка могла сейчас рассмотреть выразительное, несколько усталое лицо с тщательно выхоленными баками и честными, суровыми, чуть сощуренными глазами.
Мы будем друзьями, не правда ли, Лика? – произнес он снова, – я так люблю, так уважаю вашу маму, а вы ее дочь и этим сказано все.
– O Andre,[4] – вмешалась Мария Александровна, – говори «ты» Лике, – она ведь совсем еще дитя.
– Ça viendra avec le temps si elle, met le permet,[5] – любезно улыбаясь своей несколько холодной улыбкой, отвечал отчим.
– Лика злая! А меня ты не узнаешь?
– Боже мой! Толя! Ведь, Толя, правда?
И Лика протянула обе руки молоденькому пажу, который во все глаза смотрел на сестру.
Лика едва узнавала теперь в этом миловидном с черными усиками пажике своего десятилетнего братишку Толю, с которым она не раз, обманув бдительность мисс Пинч, потихоньку от старших играла в лошадки.
– Толя, милый Толя! – и она несколько раз подряд поцеловала брата.
– Постой! Постой! – с озабоченным видом остановил ее тот, – дай взглянуть на тебя хорошенько…
– Да какая же ты славненькая, сестренка! Настоящая красавица, совсем, как мама, право, вот тебе раз! – и он шутливо развел глазами.
И
Дорогая Лика.
Андрей.
Это придет со временем, если она позволит.
