такими случаями, – продолжала женщина. – Очень сильные приступы, один за другим. У вас в семье были эпилептики?
– В школе ваших медицинских данных не нашли. У вас есть близкие, с кем мы могли бы связаться?
Бремен со стоном закрыл глаза. Врачи о чем-то посовещались, руку кольнула холодная игла, голоса стали удаляться. Бремен что-то сказал, закашлялся, попробовал снова.
– В какой палате?
Доктора непонимающе переглянулись.
– Робби, – хрипло прошептал он. – В какой палате Робби?
– В семьсот двадцать шестой, в отделении интенсивной терапии.
Бремен кивнул и снова закрыл глаза.
В свое маленькое путешествие он отправился рано утром. В темных коридорах царила тишина, только изредка шуршали юбками медсестры и из палат доносились прерывистые стоны. Бремен шел медленно, временами опираясь о стену. Дважды он прятался в темных палатах, когда мимо спешили, шаркая резиновыми подошвами, санитары. На лестнице приходилось постоянно делать передышки, цепляться за металлические перила. Бремен тяжело дышал, сердце неистово стучало в груди.
Наконец он добрался. Робби лежал на дальней кровати. На мониторе над его головой горел один-единственный огонек. Толстый обрюзгший мальчик свернулся на смятых простынях в позе зародыша. От него пахло. Запястья и лодыжки были неестественно вывернуты, пальцы растопырены, голова склонилась на сторону, открытые глаза слепо уставились в пустоту. Губы слегка подрагивали, на белой наволочке темнело пятнышко слюны.
Робби умирал.
Бремен присел на краешек кровати. Вокруг почти осязаемо сгущалась плотная предутренняя темнота. Где-то пробили часы, кто-то застонал. Джерри ласково положил ладонь на щеку мальчика. Теплая, мягкая щека. Робби дышал прерывисто, с трудом. Нежно, почти благоговейно Бремен погладил его по макушке, взъерошив непослушные черные волосы, а потом встал и вышел из палаты.
Бремен резко свернул, чтобы не столкнуться с трамваем, и подвеска взятого напрокат «фиата» царапнула по кирпичной мостовой. Стояло раннее утро, на мосту Бенджамина Франклина почти не было машин, на двухполосном шоссе в Нью-Джерси – тоже чисто. Бремен осторожно опустил ментальный щит и поморщился, когда на израненный разум накатила волна нейрошума. Быстро поднял обратно. Не сейчас. Он сосредоточился на дороге. В голове пульсировала боль. Сквозь гул чужих мыслей он не услышал знакомого голоса.
Бремен глянул на закрытый бардачок, в котором лежал небольшой сверток. Когда-то, давным-давно, он воображал, как сделает это, и почти убедил себя, что револьвер, словно какая-нибудь волшебная палочка, принесет ему мгновенное избавление. Но теперь-то он знал: не избавление, а убийство. Смерть не освободит его, не позволит сознанию воспарить. Пуля пройдет сквозь череп и навсегда прервет волшебный математический танец.
Бремен вспомнил о слабеющем, бессловесном мальчике на больничной койке и прибавил газу.
Припарковался возле маяка, завернул
