растерянно посмотрела на мать. Та, внимательно послушав стихи, одобрительно кивнула:
– Блестящий перевод. Очень красиво. Вы, Курихара-сан, настоящий талант.
Все трое еще раз посмотрели на ирисы и медленно стали подниматься по тропинке к дому.
Со второго этажа дачи, стоя за занавеской – в точности так, как прятался в сторожке напротив оперуполномоченный Захаров, за ними наблюдал подполковник Накаяма: «Кажется, все идет по плану. Курихара успешно справляется с ролью пылкого влюбленного. Сейчас он должен прочитать этим русским стихи. Хорошо, что на приеме в ВОКСе – советском обществе культурных связей с заграницей, попался этот человек, русский кореец, так хорошо говорящий по-японски. Кажется, он удачно перевел стихи соученика Курихары. Глупенькой русской девочке должно понравиться. И шофер молодец, вспомнил вовремя, что они любят ирисы. Не сезон, конечно, жарко, но японский военный атташе в Амстердаме, однокашник по военной академии, помог решить проблему в частном порядке. Друзья в Японии – превыше всего. Друзья – вот настоящее сокровище. После императора и Великой Японии, разумеется». Подполковник еще раз оглядел сверху маленький садик, аккуратно, чтобы штора не шелохнулась, отошел от окна и направился к лестнице. Как гостеприимный хозяин он должен был встретить гостей и проводить их в столовую, где был накрыт «скромный семейный ужин».
Через три с лишним часа, проводив дам до машины и дав указание шоферу Стефановичу довезти их до самого дома в Колокольниковом переулке, Накаяма наставительно выговаривал японскому журналисту, стоя на берегу прудика и любуясь голландскими ирисами:
– Вы должны хорошо понять, Курихара-кун, что это очень важное дело. Спешить нельзя, но и медлить опасно. Мы должны быть сосредоточены как лес, чтобы чувствовать каждое дуновение вражеского ветерка, и стремительны как ураган, когда нам понадобится выполнить свою задачу. – Накаяма открыл большой деревянный портсигар, инкрустированный умельцами из деревни близ озера Аси, и жестом пригласил коллегу. Курихара подошел, с легким поклоном взял сигару, не прикуривая – сугубо из вежливости, почтительно стал рядом.
– Мы в сложном положении. Император может потребовать от нас действий в любой момент. – Накаяма слегка обернулся к дому, где внутри на почетном месте висел портрет худощавого человека в скромном военном мундире, в очках и с маленькими усиками. – В любой момент! Война может начаться уже завтра. Или послезавтра… Неважно – мы с вами на войне каждый день – вы должны помнить об этом, просыпаясь утром, и не забывать, ложась спать. Но русские установили за нами такой контроль, что я слова не могу сказать, чтобы рядом не находился агент ОГПУ. Точнее, НКВД. Так теперь правильно. НКВД, да. Кругом эти русские девицы… Учителя русского языка! Что, в Москве нельзя найти мужчин, преподающих русский язык?!
Курихара два раза почтительно и виновато кивнул, как будто гендерное неравноправие педагогов в советской столице было его личным упущением. Накаяма поджал губы и, раздраженно повернувшись на каблуках так, что скрипнула мелкая галька дорожки, неторопливо зашагал к дому. Курихара почтительно
