все ради его спасения, а со своими друзьями – балтийцами.
Нет, это был еще не разрыв, а всего лишь первый звоночек, который ослепленная любовью Александра не хотела слышать. Она по-прежнему любит Павла. Коллонтай приняла предложение сформированной в ЦК агитбригады отправиться по Волге на теплоходе «Самолет». Они встретились вновь лишь спустя несколько месяцев, перед отправкой Павла на фронт, и страсть вспыхнула с новой силой. «Мой бесконечно, нежно любимый, – писала она ему в разлуке, – всю эту неделю я провела в безумной, лихорадочной работе. Когда работаешь, не чувствуешь так остро разлуки с тобой, но стоит работе оборваться – и на сердце заползает тоска. Не люблю приходить в свою холодную комнату одинокой женщины. Я опять одна, никому не дорогая, будто снова должна бороться с жизнью, не ощущая ничьего тепла. Ты же далеко, мой мальчик…»
В безумные дни красно-белого террора они встречаются урывками. Он воюет в Украине, она работает в Москве. «29 декабря 1918, – писала в дневнике Коллонтай. – Ворвался Павел, привез выкраденные у белогвардейцев документы – и снова уехал на фронт». Он по-прежнему очень любил ее, при малейшей возможности передавая в голодную Москву продукты. «Родной, – благодарила его в письме Александра, – опять ты меня балуешь, я получила гуся. Спасибо, спасибо!»
Они встречались – в вагонах, в чужих квартирах, в отведенных на одну ночь разномастных помещениях. Свидания их были коротки. Не только часы, каждая минута, проведенная вместе, была на вес золота.
Летом 1919 года Павла Дыбенко переводят в Крым, в Симферополь. И Александра едет к нему. «Лучше бы не приезжала», – напишет она через некоторое время в своем дневнике. В кармане гимнастерки мужа Александра обнаружила сразу две записки от разных женщин. Одна была подписана: «Твоя, неизменно твоя Нина». А вторая, без подписи, написана слишком знакомым подчерком, в котором она узнала подчерк своей секретарши, девятнадцатилетней Тины Дюшен.
Ревность, чувство, которое, казалась, было неведомо Коллонтай, прошлась острым ножом по горлу. Разве могла она, пятидесятилетняя, вступить в открытую борьбу с молоденькой девушкой? Поэтому и решила уехать, оставив на столе записку: «Павел! Не жди меня и забудь. Воюй за наше светлое коммунистическое будущее, за счастье пролетариев всех стран». А в дневнике появились строчки: «Умом понимаю, а сердце уязвлено. Но, может быть, это уже конец? Выпрямись, Коллонтай! Не смей бросать себя ему под ноги! Ты не жена, ты человек!» И еще: «Как же так?! Всю жизнь я утверждала свободную любовь, свободную от ревности, от унижений. И вот пришло время, когда меня охватывают со всех сторон те же самые чувства, против которых я восставала всегда. А сейчас сама не способна, не в состоянии справиться с ними».
Дыбенко посылает ответное письмо. Безграмотное, но такое пылкое: «Шура, мой милый, мой нежно, нежно любимый Голуб. Скажи хотя бы одно: могу ли я взглянуть на твои милые родные очи? Скажи, осталась ли хоть капля любви в твоем сердце? Спаси меня, не дай
