в глазах, покрытых масляной влагой, играет довольная улыбка. Он видел, что люди в этот час благодарят от полноты чувств, и ему хотелось, чтобы мужики всегда улыбались добрыми глазами.
В этот вечер отец, оглянув стол, спросил, нахмурясь:
– А Сазан где?
Савка завозился, открыл рот и радостно пустил:
– Г-гы-ы!
– Это что? – крикнул хозяин.
Деревянная ложка в руке Палаги дрожала, лицо её покрылось красными пятнами. Все за столом не глядели друг на друга. Матвей ясно видел, что все знают какую-то тайну. Ему хотелось ободрить мачеху, он дважды погладил её колено, а она доверчиво прижалась к нему.
Савка беспокойно вертел головой и тихонько рычал, собираясь сказать что-то.
– Чего вертишься? – строго спросил отец.
– Он ушёл, г-гы-ы! – радостно объявил Савка. – Скажи, говорит, хозяину, что я ушёл совсем. Я за водой на речку еду, а он идёт, с котомкой, гы!
– Пошёл Максим, и котомка с ним! – заговорил Пушкарь. – Опять в бега, значит.
– Да-а! – сказал отец, подумав и не глядя ни на кого. – И не простился…
– Приспичило, – пояснил солдат. – Любят это у нас – бродяжить…
Кожемякин положил ложку и сказал:
– Это такие люди – неугомонные, много я их встречал. Говорят, будто щуров сон видели они: есть такая пичужка, щур зовётся. Она снами живёт, и песня у неё как бы сквозь дрёму: тихая да сладкая, хоть сам-то щур – большой, не меньше дрозда. А гнездо он себе вьёт при дорогах, на перекрёстках. Сны его неведомы никому, но некоторые люди видят их. И когда увидит человек такой сои – шабаш! Начнёт по всей земле ходить – наяву искать место, которое приснилось. Найдёт если, то – помрёт на нём…
Все стали жевать медленнее, чавкать тише, лица как будто потемнели.
– Третий раз пошёл Сазан, – задумчиво продолжал старик. – Чуется мне – не увидим мы друг друга, – воротится он, а меня уж нет!
Сумрак в кухне стал гуще, а огонь лампады ярче и глаза скорбящей богоматери яснее видны.
Лёжа в постели, Матвей вспоминал некрасивое рябое лицо дворника, рассеянный взгляд бесцветных глаз и нудные, скупые речи.
«Идти бы, – а то – что? Нашли толк. Из пустого в порожнее. До предельных морей дойти бы…»
Юноша представлял себе, как по пыльной, мягкой дороге, устланной чёрными тенями берёз, бесшумно шагает одинокий человек, а на него, задумавшись, смотрят звёзды, лес и глубокая, пустая даль – в ней где-то далеко скрыт заманчивый сон.
Вскоре отец отправился скупать пеньку, а на другой день после его отъезда, рано утром, Матвея разбудила песня в саду под его окном.
На заре-то, матушка,
Птички голосно поют,
А меня-то, матушка,
Думки за сердце берут…
Старушечий голос перебил песню:
– Тише, девки, тут хозяйский сын спит!
– А пора ему вставать!
– Давай, девушки, глянем, как молоденький купчик спит!
