заячий крик подтвердил: не промазал.
Он поспешил туда, уверенный, что первый его трофей лежит на обратном склоне пригорка. И тут же влетел в лощинку, совершенно незаметную, доверху заметенную снегом. Ухнул в снег по пояс, еще через шаг – по грудь. Лощинка показалась неширокой, Славик не стал вылезать, двинул вперед, напролом. Пробивал, протаптывал путь – матерясь и подняв ружье над головой. В общем, провозился очень долго.
Трофей на дальнем склоне не лежал. Там валялся лишь большой клок шерсти, выдранный картечиной из заячьей шубки.
Впрочем, надежда еще оставалась, и немалая. На уходящем следе виднелись пятна крови, – небольшие, словно у кого-то из прохудившегося кошелька выпадали монеты, отчего-то красные.
Вторая картечина попала удачнее, и Славик бодро двинул по следу подранка, рассчитывая вскоре добить.
Увы и ах… Ранка оказалась несерьезной, царапиной. Разрывы между красными пятнышками становились все больше, а сами они все меньше и бледнее. Потом и вовсе исчезли.
Он продолжал упрямо идти по следу, на что-то еще надеясь. След привел на рельсы и пропал, снега там не было. Он двинулся вдоль путей, поглядывая по сторонам, ища сходящий с полотна след. Куда идти, направо или налево, Славик не знал, и пошел наугад, с вероятностью угадать пятьдесят на пятьдесят.
Он нашел выходящий след не скоро, но нашел и двинулся по нему. Но вскоре услышал за спиной голос Гоши:
– Эй, эй, паря! Ты своего зайца тропи! За этим я уж второй час иду!
Он ошибся, потерял след и взял чужой… А подраненную зайчиху добрал Капитоныч – та сдуру выскочила прямо на него. Славик опять остался с позорной «баранкой».
Ладно бы он тогда просто упустил зайчиху… Но зачем-то прихватил с собой найденный клок шерсти, показал остальным. Дескать, смотрите сами: очень близок был к успеху, совсем чуть-чуть не повезло… Лучше бы не показывал. Потом каждый зимний выезд получал в конце охоты клок шерсти от Капитоныча: держи, мол, добавь в коллекцию.
И сейчас, разумеется, моржеобразная скотина не преминула вспомнить тот злополучный трофей… Славик держался стоически: близилось Пятиозерье, и там его мучения завершатся.
Уф-ф-ф-ф-ф… Отмучился. В последний вагон поезда зашли контролеры, трое, и полицай с дубинкой и с «горынычем» в кобуре, – им в подмогу. Здоровенный полицай, плечистый, – в передних вагонах публика едет всякая, порой нетрезвая и агрессивная.
Контролеры всякий раз, без исключений, подсаживались в Пятиозерье. Дальше начинались земли заброшенные, малонаселенные. Поселки вымирающие и уже окончательно вымершие. Станции, где по заведенному порядку поезда еще останавливаются, но редко-редко кто-то садится или выходит, и билетных касс там, разумеется, нет. Кассы после Павловского редкость, не окупается зарплата кассира.
В общем, в передних вагонах собрались пассажиры, которых надлежит дообилетить.
