и коробочку с мелочью, она передала их мне. Речь ее была решительна и отрывиста, как у деловитого молодого начальника где-нибудь на «Дженерал моторс»:
– Я пришлю кого-нибудь к пяти часам, и ты будешь свободен до восьми вечера – поужинаешь, вздремнешь, если надо. Потом вернешься и будешь здесь, пока ярмарка не закроется. Выручку вместе с квитанциями принесешь вечером ко мне в трейлер, там, на лугу. Мой трейлер – «Эйрстрим», самый большой. Ты его узнаешь – он единственный, который прицеплен к новому красному «Шевроле»-пикапу. Если ты будешь играть честно и не вздумаешь сделать глупость – залезть, к примеру, в кошелек и прикарманить часть выручки, – у тебя не будет проблем с работой на меня. Я владею еще кое-чем, и я постоянно подыскиваю честного человека, которому можно довериться. Плату будешь получать в конце дня. Если проявишь себя умелым балаганщиком и сможешь поднять дневные сборы, соответственно и заработаешь больше. Если будешь со мной честным, дела у тебя пойдут лучше, чем с кем бы то ни было. Но – слушай внимательно и намотай себе на ус, – если попытаешься надуть меня, малыш, я возьму тебя за яйца и вышвырну вон. Мы поняли друг друга?
– Да.
– Отлично.
Я вспомнил, что говорил Студень Джордан – о девушке, которая начала с «веселых весов» и к семнадцати годам стала владелицей большой концессии, и поинтересовался:
– А в кое-что, чем ты еще владеешь, не входит «утиная охота»?
– «Утиная охота», один стенд с «веселыми весами», «городки», забегаловка, где торгуют пиццей, детская карусель под названием «Тунервильский трамвайчик» и семьдесят процентов в небольшом шоу, которое называется «Странные животные», – отчеканила она. – Кроме того, мне не двадцать и не девяносто – мне двадцать один, я прошла чертовски долгий путь из ничего за чертовски короткое время. Я далеко не простак, и если ты не будешь это забывать, Слим, то мы с тобой поладим.
Не поинтересовавшись, есть ли у меня еще вопросы, она пошла по проезду. При каждом широком решительном шаге ее маленькая, крепкая, аккуратная попка колыхалась под туго облегающей джинсовой тканью.
Я глядел ей вслед, пока она не затерялась в прибывающей толпе. Затем, внезапно осознав, в каком я состоянии, я нацепил на себя передник с деньгами, повернулся к силомеру, схватил молоток и семь раз подряд ударил по наковальне так, что колокольчик прозвенел шесть раз. Я не прервался до тех пор, пока не смог глядеть на простаков, не стесняясь явно заметной эрекции.
Где-то после полудня я всерьез вошел во вкус, зазывая посетителей показать свою силу. Простаки сначала струились ручейком, этот ручеек вскоре стал ручьем, а ручей – целой рекой, которая текла без конца по проезду в теплом сиянии летнего дня, и я загребал их сверкающие полудолларовые монетки так успешно, как будто обчищал их карманы.
Хорошее настроение и энтузиазм не оставили меня даже тогда, когда в два с чем-то часа я увидел первого гоблина за этот день. Я уже привык встречать по семь-восемь гоблинов за неделю, а в тех местах, где работал при большом скоплении народа или когда проезжал большие города, где жителей было много, – даже больше. Я уже
