Наверное, первым, что Митт услышал, с воплем появившись на свет, был смех родителей – их страшно развеселило такое совпадение.
– А он не торопился, – сказал отец Митта, – и день выбрал подходящий. И кто он получается? Соломенный человек, рожденный, чтобы его утопили?
Мильда, мать Митта, задорно расхохоталась. Морской фестиваль вообще очень веселое празднество. Каждую осень в этот день Хадд, граф Холанда, наряжается в нелепый костюм, берет сплетенное из пшеничных снопов чучело в рост человека и во главе процессии шествует в гавань. Соломенную куклу зовут Стариной Амметом или Беднягой Амметом. Следом за Хаддом идет один из его сыновей, он несет Либби Бражку, жену Бедняги Аммета, сделанную из одних только плодов. А за графом и его сыном течет пестрая, развеселая, шумная толпа. Когда шествие добирается до гавани, на берегу произносят несколько ритуальных фраз и бросают чучела в море.
Никто не знает, почему так повелось. Для большинства холандцев эта церемония – лишь предлог, чтобы после всю ночь веселиться, есть до отвала и пить до упаду. С другой стороны, если бы Морской фестиваль по каким-то причинам вдруг не состоялся, все сочли бы это дурной приметой.
Поэтому Мильда, хоть и хохотала так сильно, что даже ямочки у нее на щеках спрятались в складочки, наклонилась над новорожденным и сказала:
– А я думаю, что это к счастью – родиться в такой день. Наш сын вырастет настоящей вольной птахой, точно как ты, вот увидишь! И поэтому я называю его в твою честь.
– Значит, быть ему песчинкой на берегу, – отозвался отец Митта. – Как мне. Выйди в город и крикни на улице: «Алхаммитт!», так откликнется половина Холанда.
И оба рассмеялись тому, какое распространенное имя дают младенцу.
В детстве Митт часто слышал родительский смех. Это было счастливое время. Им удалось взять в аренду ферму в графских владениях, носивших название Новый Флейт, всего в десяти милях от Холанда. Эту землю отвоевал у приморских топей дед графа Хадда, и на ней росла сочная изумрудная трава, овощи на грядках вызревали огромными, а злаки так и колосились на узких полосках земли меж дренажных канав.
Земля на ферме «Дальняя плотина» была такая плодородная, а холандский рынок так близко, что семья Митта жила безбедно. Хотя графа Хадда называли самым жестоким человеком Дейлмарка и фермеров Флейта частенько выселяли за неуплату ренты, у родителей Митта денег на жизнь хватало. Они смеялись. Митт рос, беззаботно бегая по дорожкам между посадками и канавами. Никому и в голову не приходило, что малыш может утонуть. Когда ему было два года, он как-то раз упал в канаву и… научился плавать. Родители заняты, помочь некому, пришлось справляться самому. Митт добрался до берега и выкарабкался на тропинку, а пока бежал дальше, свежий ветер высушил его одежду.
Шум этого ветра был такой же неотъемлемой частью его воспоминаний, как родительский смех. Если не считать холма, на котором стоял город Холанд, Флейт был весь плоский, как стол. Ветер с моря продувал его насквозь. Иногда налетал ураганом, прижимая траву к земле, рассекая отраженное в канавах небо на серые клинья и сгибая деревья так, что их листья показывали серебристую изнанку. Но обычно он просто дул, непрерывно и упорно, отчего вода в канавах все время морщилась, а листья тополей и ольхи тихо звенели. Когда пшеница поспевала, она сухо шуршала на ветру, словно солома в тюфяке.
Непрестанный ветер вздыхал в траве, гудел в печной трубе и без остановки вращал полотняные крылья больших ветряных мельниц. Те поскрипывали и потрескивали, выкачивая воду из канав и перемалывая зерно. Митта эти мельницы ужасно смешили: их руки так забавно пытались ухватить небо!
А однажды, вскоре после того, как Митт научился плавать, ветер внезапно стих. Такое порой случалось в самом начале лета, но мальчик тогда впервые в жизни увидел безветренный Флейт.
Крылья ветряных мельниц взвизгнули и остановились. Все замерло. В канавах отразились синее небо и перевернутые деревья. Вокруг стало тихо и неожиданно тепло. И откуда-то потянуло необычным запахом. Митт не мог понять, что происходит. Стоя на берегу канавы у самого дома, он настороженно прислушивался к тишине и принюхивался. Пахло коровьим навозом, торфом и мятой травой, а еще – дымом из трубы. А если постараться, можно было разобрать запах растущей зелени: борщевика, лютиков, чуть-чуть ромашки… И самый сильный – сладкий аромат набухающих почек ивы. А за всем этим то появлялся, то исчезал едва заметный, будоражащий душу привкус далекого моря.
Митт был слишком мал тогда, чтобы понять, что это просто исчез ветер и в воздухе разлились непривычные запахи. Ему показалось, что он на миг увидел какой-то невыразимо прекрасный край, теплый и безмятежный, – и он захотел туда попасть. Да, это такая страна. Причем совсем недалеко, рукой подать, и принадлежит одному только Митту. Он немедленно отправился ее искать, скорее, пока не забыл дорогу.
Мальчик рысцой добежал до канавы, перешел ее по мостику и потрусил на север. Знакомые
