м деятелем бандитского движения почти столетней давности. Но какой-то не в меру ретивый историк-энтузиаст разглядел в сугубо криминальной личности Вальдемара Ибрагимовича пламенного борца за дело революции на местах, и именем Моржатникова назвали одну из улиц города. С тех самых пор на злосчастной улочке стал показываться призрак Вальдемара Ибрагимовича, светящийся в ночной бесфонарной тьме, и тщетно пытаясь снова покончить с собой, выпускающий одну за другой полупрозрачные пули из полупрозрачного «маузера» в свой полупрозрачный лоб. А, спустя некоторое время, на неспокойной улице начали активно множиться идейные наследники дела Моржатникова. По вечерам вся округа была засижена молодыми людьми в спортивных костюмах, и покрыта слоем шелухи семян подсолнечника. Этот «маслобойный цех» работал почти без выходных, а хронически сидящая на корточках постоянная публика, в полутьме напоминала унылых тощих кур, что-то тщетно высиживающих. Поговаривали, что, вдобавок ко всему, в эти недобрые места повадились регулярно наведываться орки – злобные варварские существа, чуждые всему доброму и возвышенному. Ну, и гигиене.
Ольга дождалась, пока солнечный диск пропадет где-то в районе нехорошей улицы, и, отвернувшись, соскользнула с деревянного подоконника. Комнатка её была совсем небольшой – шкаф в углу возле двери, две кровати на сетке, пара тумб и стол. Один. Сейчас за ним сидела Катя и, вглядываясь, в старенький ноутбук, похоже, тщетно, пыталась скачать реферат на очередную зубодробильную тему. Катя, не отрывая взгляд от экрана, что-то жевала, закуривала, снова жевала, отвечала на телефонные звонки и «эсэмэски». Екатерина Боброва училась на втором курсе на факультете социологии. В отличие от Оли, она была местной, и комнату снимала, чтоб наконец-то избавиться от родительского контроля (но не от денег, нет). Сама Ольга приехала из небольшого городка, училась на юриста, и привыкла философски относиться к периодическим дурацким заданиям по учебе и постоянным финансовым проблемам. Комнату заполнил полумрак. Интенсивно мигал, меняя картинки, тексты, сайты экран ноутбука, кажется, Катя даже не заметила, что стемнело, и также активно стучала клавишами и хлопала пальчиком по тачпаду. За стеной снова орала, общаясь по телефону, пожилая глуховатая и несколько неопрятная «хозяйка», известная всем лишь как «баба Люда». Её фамилии и отчества не знали, казалось, даже почтальоны. Равно, как и точного возраста. Вид, манеры и голос бабы Люды были скверены, и некоторые не удивились бы, если бы узнали, что баба Люда пускала в качестве постояльца ещё самого Моржатникова в те давние лихие времена. Оля легла на скрипучую, противно провисающую гамаком кровать и надела наушники. Музыка заглушила все звуки, даже поскрипывание видавшей виды койки, перед закрытыми глазами Ольги понеслись образы, картинки, последнее, что ей пришло в голову перед сном, это жуткое слово «бабалюда».
Под утро, часов в пять, телефон, наконец, разрядился, и музыка в наушниках смолкла. Оля тут же проснулась от тишины. Утро было ранним, тёмным и холодным. Спать не хотелось совершенно, Ольга встала, медленно и осторожно подошла к окну, которое было старым, деревянным и почти лишенным занавесок, если не считать полоски ткани, натянутой девчонками внизу окна. Оля Сергиенко любила ночь, по крайней мере, она любила смотреть на ночь через хрупкий прозрачный стеклянный барьер. Девушка открыла форточку до конца и не без удовольствия вдохнула свежий, холодный ещё ночной воздух. Она практически не курила, и поэтому ей оставалось лишь дышать в форточку. Стекла запотели от теплого дыхания.
– Ольчик, блин, холодно, закрой – пробубнила недовольно сквозь сон Катька. В её устах почти все имена трансформировались в какие-то неожиданно экзотические формы.
Ольга отреагировала не сразу, и с силой отведя взгляд от сверкающего, будто дрожащего, месяца, прикрыла форточку, и замерзшая нырнула в тёплую постель, но до утра так больше и не уснула. Наконец, в пять минут восьмого протрезвонил мобильник-будильник Катерины. Катя нащупала его в полусне, перетыкала все возможные кнопки, пока будильник не умолк. Она встала, озираясь, будто разбуженная днём сова.
– Оль, свари кофе, а? – без особой надежды предложила Катя.
Оля, которая, казалось, лежала неподвижно уже часа два, каким-то отстраненным тоном вяло ответила:
– Не, Кать, не хочется… тем более мне ко второй паре сегодня. Сегодня же вторник?
– Вторник. Давай-давай, не ленись, свари. Ну, как младшенькая, – игра в бесперспективные препинания Катю порой забавляла, а, главное, бодрила.
– На полгода – уже не так безучастно ответила Ольга.
– Зато я на втором курсе, а ты на первом – продолжала спорить ради спора Катька.
– А у нас что, дедовщина, что ли?
– У нас бабовщина – уже теряя интерес к словесной перепалке, вставая, произнесла Катя.
Тут из-за стены раздался кашель и ворчливые стоны несчастной бабы Люды.
Катя обернулась в дверном проёме, и полушёпотом выдохнула:
– Это ты бабу Люду разбудила.
