спасла его репутация – все понимали, что этот дурак совершенно не опасен ни с какой стороны. Так что судьи, поворчав, записали в протокол, что Грей был «неосмысленным орудием» Нортумберленда (как оно, в общем, и обстояло в реале) и велели убираться к чертовой матери или куда там ему удобнее. Обрадованный лорд упрашивать себя не заставил и припустил из суда так, что только пятки сверкали.
За время суда над леди Джен Грей и ее мужем произошло примечательное событие: отношение лондонцев к леди Джен резко изменилось на прямо противоположное. Прежде ее ненавидели, но, можно так сказать, заочно. Потому что никто из лондонцев в глаза ее не видел – раньше она в Лондоне появлялась очень редко, в Тауэре все эти девять дней просидела, не покидая крепости, и на публике должна была появиться лишь в день коронации. Теперь, когда ее несколько раз водили из Тауэра в суд и обратно пешком, сбегавшиеся на нее поглазеть толпы лондонцев очень быстро поняли, что это, собственно говоря, девчонка, да вдобавок красивая, самого скромного и кроткого облика. Горожане, люди неглупые, сообразили, что никакая это не «злобная узурпаторша», не «коварная интриганка» и даже не сообщница козла Нортумберленда, а кукла в его руках. И стали относиться к ней с нешуточной симпатией, а потом еще и искренне жалеть – когда стало известно, что ее приговорили к смерти. Простой народ – он, знаете ли, отнюдь не дурак…
Леди Джен и ее муж провели за решеткой почти три месяца. Поэтому по Лондону все шире стали распространяться слухи, что королева в конце концов их помилует. Вполне возможно, так и случилось бы – Мария леди Джен недолюбливала за ее стойкий протестантизм, но не была ни злобной, ни жестокой, ни мстительной – полная противоположность отцу. Выпустила же она на свободу Норфолка, не просто протестанта, но человека, причинившего ей в юности немало горя. Хотя преспокойно могла оставить его гнить за решеткой – особой популярностью в столице он не пользовался, и отношение к нему было, в общем, равнодушное.
Вполне возможно, могла бы и помиловать – будь в королевстве все тихо и спокойно. Но спокойствия-то как раз и не было…
Через эти три неполных месяца сразу в четырех графствах вспыхнули мятежи. В отличие от всех прежних, носившие чисто религиозный и где-то патриотический характер: широко распространились слухи, что Мария намерена выйти замуж за испанского принца дона Филиппа (что было чистейшей правдой), что вскоре в Англии высадится испанское войско, поскольку королева-католичка собирается продать страну с потрохами католической же Испании (вот это уже была чистейшей воды брехня).
В трех графствах королевским войскам удалось мятежи подавить довольно быстро – но в Кенте, с давних пор славном бунтарскими традициями, они не справились. Там восстание возглавил отнюдь не пролетарий от сохи, а дворянин старинного рода Томас Уайетт-младший. Да и крестьян в его войске было меньше всего – в основном сквайры, рыцари и дворяне. Дело, впрочем, темное. Не исключено, что
