в министерство на улице Князя Милоша, а в больницу УДБА в Дединье[10]. А неделю спустя перебросили в клинику «Ребро» в Загребе. Так что он не смог доложить о своем новом месте пребывания ни полковнику Йове, ни капитану Холере. Теперь ему казалось, что они никогда и не были знакомы.
Началась долгая, долгая болезнь.
В первые десять дней, борясь с температурой и пищей, от которой его мутило, прислушиваясь к зловещим хрипам в груди, грозящим новым кровохарканьем, полулежа в кровати клиники «Ребро», он написал первое письмо в министерство о Мариче и Станке, а спустя два месяца, требуя ответа, отправил второе.
Никто и не подумал ответить ему. Вместо этого, шесть месяцев спустя, какой-то поручик из Белграда доставил ему медаль за якобы проявленную отвагу.
С большим запозданием его навестила сестра Радмила. Мужеподобная и деловая, ковыряясь желтыми от табака пальцами с не очень чистыми ногтями в большом мужском портфеле, она поспешно и скучно докладывала ему о городских проблемах; она так и говорила – проблемы. Нищета никуда не делась, хлебозаготовки провалились, тюрьмы переполнены, а врагов все больше, офицеры женятся на отвратительных изнеженных буржуинках, а таких, как она, активисток, стараются не замечать, скоевцы или превращаются в равнодушных нигилистов, которых ничего не волнует, или становятся карьеристами, целящимися на вышестоящие должности, или – что еще страшнее – перерождаются в разочарованных и обозленных ренегатов. «Этот вражина, волейболист Миша Булочка, – добавила она, – сидит в тюрьме».
– Но ведь это глупо! – вскричал Светислав. – Миша не враг!
Потом он долго разочарованно взмахивал руками и в расстройстве цокал языком.
Наконец кружными путями, волнуясь, расспрашивая о десятках других знакомых, спросил и о Гордане – не вернулась ли она в Чуприю?
Радмила не смогла даже сразу припомнить, о ком он ведет речь:
– Это та самая высокая красотка, у которой отец не вернулся из плена? Что на улице Милана Топлицы жила?
Побледнев, Светислав кивнул головой.
– Эта шлюшка, – произнесла сестра тяжелым альтом как нечто само собой разумеющееся, – вышла замуж за одного из наших крутых и обеспеченных дипломатов. Сейчас она где-то за границей.
Светиславу показалось, что кто-то поднял над его головой траурное черное знамя, и он мысленно проклял день, когда мать родила его.
Вскоре после этого он дал согласие на операцию.
Так что ему на двадцать третьем году жизни в санатории на Голнике иссекли девять ребер, вырезав грудь почти до самого соска. Когда Светислав после операции в первый раз встал перед больничным зеркалом и увидел искривленную фигуру, то не смог сам себя узнать. С помощью большого шприца его накачали воздухом, создав под пазухой, между отсутствующими ребрами, мерзкую постоянно свербящую и шелушащуюся рану, которую он с болезненным интересом разглядывал в карманное зеркальце и постоянно ощупывал
Дединье – элитный район Белграда.
