в мусорный мешок. Взялся подметать мусор:
– Я тебе засажу… Всю аллею цветами…
– Завтра как? – спросил меня Шервиц. – Придёшь? Мы начинаем где-то с десяти, но без стахановского пафоса.
– Приду, – сказал я.
– А щас шо будешь делать? – спросил он подозрительно.
– Тут посижу, пока Никита не приедет. Музыку послушаю.
Они ушли. Фаргат, закончив уборку, отдыхал, а на коленях у него, свесив беспомощные серые уши, подрёмывал кролик. Фаргат гладил его вдоль спины одним пальцем, нежно пришёптывая:
– Кто шароёж, кто шароёж?!.
Неожиданно я догадался, что экзотическое животное “шароёж” – это акустический отголосок Никитиного “шароёбиться”.
На следующее утро без четверти десять я стоял возле ворот “Реквиема”. Никита даже не заехал внутрь, сразу умчался по своим делам. К моему удивлению, Шервиц не только был в цеху, но уже и вовсю трудился. Бетономешалка “оптимикс” находилась рядом с гудящим вибростолом, Шервиц размеренно орудовал красным ковшиком, заполняя форму “льдинку”.
Раствор, который он извлекал из бака, выглядел непривычно, будто конский помёт – тёмно-серые окатыши размером с каштан. Оказавшись внутри формы, они под воздействием дрожи растворялись, таяли в общей массе.
Я накинул вчерашний фартук и вернулся к столу. Почти заполненная “льдинка” была третьей по счёту, а два “нолика” лежали на поддонах.
– Коль, я что-то напутал? – спросил я у Шервица. – Мы же вроде к десяти договаривались.
– Та не… – равнодушно ответил он и выключил вибростол. – Проснулся рано, думаю – какой смысл валяться, и пораньше приехал. Бери тележку и вези их в сушильную камеру…
Когда я вернулся, Шервиц уже сделал второй замес и приготовил очередные формы. Хватило как раз на “дверцу” и “купол”, после чего Шервиц сказал, что на сегодня с литьём покончено, и предложил выпить чаю.
Меня несколько позабавило кислое выражение лица Шервица, когда ему показалось, что я занырнул взглядом в бетономешалку.
– Шо интересного ты там хочешь увидать? – спросил он ревниво и даже прикрыл собой проём бака.
Вскоре мне сделалось понятно, почему Шервиц так выбешивал Никиту. Я ведь не догадывался, с какой маниакальностью Шервиц оберегает от посторонних глаз свои производственные ноу-хау, точно шеф-повар элитного ресторана или скрипичный мастер. Он и припёрся на час раньше исключительно потому, чтобы без свидетелей замесить свой чудо-бетон.
Даже в совершенно необязательной беседе на производственную тему Шервиц мухлевал, путал следы, сбивал с толку. Мне же просто хотелось выглядеть заинтересованным работником. Помню, спросил, какая температура должна быть в сушильной камере. Шервиц сказал:
– От шестнадцати до девятнадцати градусов.
Но круглосуточно работающий
