– В наш век телевидения и электроники мы работаем вслепую, без лаборатории, без рентгена. А между тем у нас есть и рентгеновский аппарат, и лабораторное оборудование. Я смотрел – все поломанное, грязное. В чем дело? Некому было заняться? Нет, товарищи, дело в равнодушии и косности. Вот вы, Макар Иванович…
Макар Иванович слегка вздрогнул и пошевелил сцепленными на животе пальцами. Полчаса назад он отобедал, и сейчас по голове его под белым колпаком, семеня ножками, бегали крохотные человечки, предвестники мягкой дремоты. Взволнованные восклицания молодого доктора с шипением, как ракеты-шутихи, летели из далекого далека. Все расплывалось перед его стекленеющим взором.
«Фу, нехорошо получилось, – подумал Зеленин. – Еще обидится старик». Но отступать было поздно.
– Вот вы, Макар Иванович, расскажите, как вы лечите, что вы назначаете больным на приеме?
– Как что?
– Ну что все-таки, что?
– В зависимости от индивидуальных реакций организма, – ответил Макар Иванович и привычно напыжился. – От головы даю пирамидон, от живота бесалол…
– Клистиром еще Макар Иванович увлекается, – лукаво улыбнулась Даша.
– Макар Иванович! – воскликнул Зеленин. – Это недопустимо. Ведь так, наверное, во времена Чехова уже не врачевали. «От головы, от живота…» Скажите, вы вот эту книжку давно перечитывали?
Он протянул ему толстый том «Пособия для сельских фельдшеров».
Это была замечательная книга старого знаменитого профессора, великого гуманиста. В Ленинграде Зеленину настоятельно советовали всегда иметь ее под рукой как незаменимое практическое пособие и в то же время как лекарство против пресловутого «фельдшеризма». Макар Иванович протер очки, отставил книжку на длину вытянутой руки и прочел название.
– Мол-лодой человек, – сказал он после этого дрожащим голосом, – я тридцать лет здесь практикую, я… я… – он встал и неловко стал стаскивать с плеч халат, – я на фронте… знаете… Эх… постыдились бы!..
Толстый и неловкий, он боком выбрался из дежурки. Минуту спустя Зеленин, чувствуя острую щемящую жалость, увидел в окне и проводил взглядом нелепую бочкообразную фигуру в полувоенном костюме на тонких ножках в хромовых сапогах. Александр несмело обвел взглядом оставшихся и так и не смог понять, как они относятся к инциденту. Только Даша смотрела весело и одобряюще. Он подумал, что она довольно безжалостная особа. Тут же он понял, что эта мысль появилась у него из соображений предосторожности – слишком уж симпатична ему девушка. Слишком у нее яркие глаза, слишком правильная линия шеи. Он отвернулся, и перед ним проплыл прекрасный, но словно наспех набросанный карандашом образ Инны. Что же теперь сказать? Ему было жалко Макара Ивановича, хотелось оправдаться перед людьми, но, боясь «подорвать авторитет», он продолжал свою речь, словно ничего не случилось:
