и говорить, Федькина «помощь гражданам» оказалась очень кстати. Таганрогские деньги таяли как снег, на стипендию можно было разве что питаться, да и то хлебом с молоком. На помощь матери Георгий не рассчитывал: зарплату на ее швейной фабрике не давали с сентября, а шитье на заказ… Не такой уж выдающейся портнихой была мама, чтобы иметь богатых клиенток, а ее знакомые и знакомые знакомых сами жили с огородов, и им было не до одежды.
Георгий попытался было подработать в Москве так же, как подрабатывал в Таганроге, – съемками свадеб и детсадовских групп, но ему быстро объяснили, что в этой сфере все давно поделено и в его услугах никто не нуждается. К тому же требовался не его «Зенит», а аппаратура такого качества, какой у Георгия и быть не могло. Да еще какие-нибудь детские костюмы понаряднее, да реквизит… Он уже собирался отправиться на вокзал, чтобы разгружать по ночам вагоны – был же раньше такой способ подработки, он читал, – да тут как раз подвернулось Федькино предложение.
И какая же она необъятная оказалась, эта Москва! Георгий думал, что много бродил по ней, просто так или с фотоаппаратом. Но после недели расклеивания объявлений он понял, что центр, который он и в самом деле знал уже неплохо, это только сотая доля огромного неласкового города… А названия улиц! Никаких тебе Староконюшенных переулков – Пятая Шарикоподшипниковская, Газгольдерная, Элеваторная…
Были районы, которые вызывали у него просто тоску, – Бирюлево, например. Георгий и сам не мог объяснить, почему ему делается не по себе, когда, потолкавшись час в метро, он попадает в этот мрачный район. Было в здешних домах какое-то особое уныние, и, только присмотревшись, Георгий понял, когда оно возникает у него: когда он смотрит на многоэтажки с квартирами-малосемейками. Эти одинаковые дома, которых здесь было особенно много, напоминали соты – так часто были натыканы в них окна. Непонятно было, где же помещаются люди, как им удается выпрямляться во весь рост в своих квартирах, если окна верхних этажей почти прилеплены к окнам этажей нижних…
Федька тоже был не в восторге от окраинной Москвы.
– Еще говорят «спальные районы»! – возмущался он. – С кем там спать-то? Видал ты этих баб? Как лошади ломовые, а морды – на ночь увидишь, утром импотентом проснешься!
Работодателя Георгий не видел – с ним общался Федька, – да особо им и не интересовался: деньги платит, и ладно.
Были в его жизни дела более важные – беспокойные, тревожные и неясные. И главным таким «делом» была Марфа. Можно было сколько угодно злиться на Федьку, намекавшего на какие-то особые его отношения с этой насмешливой девушкой, но того, что особые отношения есть, не видеть было уже невозможно. Вот только Георгий не понимал смысла этих отношений ни со своей, ни с Марфиной стороны, и это волновало его, раздражало и даже злило.
Первой сессии тоже радоваться не приходилось. Камнем преткновения оказался английский, и Георгий понимал: даже если он вывернется наизнанку и вспомнит все, что знал в школе и забыл в армии, все равно
