будто самому себе.
Дремлет ворон на горах,
Дремлет черный на скалах.
Зимней ночью темной,
Зимней ночью темной…
Не сыскать ему поесть,
Чем питаться, не сыскать,
Зимней ночью темной…
Прежде жил он пожирней,
Прежде жил повеселей,
Зимней ночью темной…
Вот выглядывает он,
Клюв высовывает он
Зимней ночью темной…
Крумми сваф и клеттагья,
Кальдри ветрарнотту а…
Убаюканный непривычным звучанием незнакомых варяжских слов, мальчик затих, повозился и опять заснул.
Во сне не заметил, как они покинули наезженную тропу по руслу реки и вступили в лес. Здесь конь пошел шагом, угадывая под снегом знакомую тропу между деревьями. Конь и всадник были здесь всего два дня назад, засветло, и теперь двигались по собственным следам.
Наконец, уже глухой ночью, следы привели их на широкую поляну меж старых сосен. Летом здесь был пустырь, усеянный рыжей хвоей и кое-где поросший вереском, теперь же снеговое полотно пятнали заячьи и птичьи следы, упавшие тонкие ветки, шишки, чешуйки сосновой коры. На краю поляны, под протянутыми на волю ветвями сосны, стояла изба. Перед дверью снег был расчищен и утоптан, тропа оттуда вела к дровянику под навесом, другая – через чащу к реке. Возле избы высилась клеть поставная – избушка на бревенчатых подпорках выше человеческого роста, чтобы до припасов не добрался зверь.
Возле двери Думарь спешился и постучал.
– Кто там? – довольно быстро донеслось в ответ. – Дух нечистый, зверь лесной, человек живой?
– Виданка, это я, Думарь, – по-славянски, как и спросили, ответил варяг. – Привез, об чем уговорились.
Дверь открылась, изнутри повеяло печным теплом, запахом жилья и крепким духом сушеных трав.
– Заходи, – пригласили оттуда.
Наклонившись, Думарь вошел с закутанным дремлющим ребенком на руках. Глянул вверх и невольно вздрогнул: с полатей на него смотрели ярко горящие зеленые глаза. В избе жила лесная рысь – смирная и ручная с хозяйкой, как собака; она сама промышляла себе добычу в лесу и порой, говорили, приносила часть домой. Среди множества веников сухой «огненной травы», «заячьей крови», полыни и прочих целебных и оберегающих зелий, коими были плотно увешаны все балки, она казалась как в лесу.
– Показывай, что за песьего сына приволок, – предложила хозяйка.
Думарь осторожно опустил дитя на скамью и неумелыми руками стал разворачивать овчину и вотолу. Всю жизнь он провел в дружине, семьи не завел и с чадами обращаться не умел.
Хозяйка поднесла поближе жировой глиняный светильник. Это была еще молодая, в начале третьего десятка лет женщина, худощавая, но жилистая и крепкая. Красотой она не отличалась, однако костистое лицо ее с острыми чертами хранило выражение независимости и лукавства, которое все же делало его привлекательным.
