молодые, ладные, косая сажень, да плюс форма – так бы и любовалась. Но я, понятно, помалкивала и во все глаза смотрела в окна автомобиля – на Москву.
– Легко вас отпустили с завода? – поинтересовался товарищ Бродов, вновь обратившись к матери.
– Спасибо вам, легко! – сдержанно ответила мать.
Не то, что мне рассказывала, как начальник отдела кадров присвистнул, прочтя вызов и подпись под ним, и как глянул на неё «глазами бешеной коровы». То-то я хохотала! Мы с матерью толком не поняли, в чём заключалась волшебная сила этой подписи. Звание у товарища Бродова вроде бы не такое уж звучное: «майор», должность невразумительная: начальник какой-то особой группы СВТО. Должно быть, слова «государственной безопасности» и печать НКВД так впечатляли каждого, кто читал бумагу.
Впоследствии новые подружки в Лаборатории разъяснили мне, что звание у товарища Бродова довольно высокое. Но они приводили мне для сравнения другие какие-то звания, масштаба которых я тоже не понимала.
Сразу же мать отправилась на эвакопункт, где чудодейственное письмо помогло получить место в эшелоне, отбывавшем в тот же день по Октябрьской дороге, то есть прямиком на Москву. Предупредили: дорога опасна, сильно бомбят станции, в Бологом – это на полпути – уже несколько раз случались крупные заторы из-за бомбёжек. Но если мать приняла решение, то назад уже никогда не поворачивала.
– Вам нравилась работа? – не отставал Николай Иванович.
Мать замялась, не понимая, какого ответа от неё ждут.
– Скажите как есть. Мы сейчас подбираем для вас новую работу. Полезно бы знать ваши предпочтения.
Мать сделала вид, будто ни капельки не удивилась. Она кивнула и решительно заявила:
– Очень нравилась работа! Только уж очень тяжёлые заготовки. По молодости я и не такие тяжести пулила, но теперь…
Она многозначительно замолчала. Умеет мать так вот многозначительно недоговаривать. Есть и в этой манере нечто барское: догадывайтесь, мол, сами, что я имела в виду. Я так разговаривать, как она, совсем не умею: леплю всё, что в голове накопилось, – никакой игры, никакого интереса.
Утреннее солнце окрашивало фасады домов в тёплые оттенки. Надо же, прямо как в песне поётся: «Утро красит нежным цветом»!
Будто монеткой по стеклу, скрежетнуло по сердцу: разбомблённый дом! Вон там ещё. Вокруг свежих руин суетились люди и грузовые машины. Развалины другого дома были уже почти убраны.
– Москву стараются быстро расчищать от завалов, – опять обернулся к нам Николай Иванович, – чтобы не так резало по сердцу. Понимаем? А как в Ленинграде? – спросил он с искренним интересом.
– Были налёты и ночью, и днём, но самолётов не много прорвалось: отбили, – сказала мать. – Так и не особенно заметно, где что напакостили.
Тут наш автомобиль, проехав по дуге, покатил по какой-то короткой, широкой улице резко под уклон, и перед нами
