style="font-size:15px;"> Старушек толстых, тонких и глухих,
Старушек умных, злых, весёлых, бойких,
Смешных до слёз, печальных и больных.
Ворчливых, ласковых и тех, кто пьёт лекарства
Унылых вечером, когда одни сидят..
Старушек, пьющих вечный чай из самовара
Тех, кто носочки вяжут и в окно глядят…
Тех, кто варенье с косточками варит
И знает всё про всех наверняка,
Кто пожалеет, по спине погладит
И не осудит из-за пустяка…
Они так любят, когда к ним приходят
И называют «милой и родной»,
Но в темноте ночной они боятся
И слышат топот смерти за спиной…
Кан-кан – зарисовка с натуры
Танцуя весело кан-кан,
Она вниманье привлекала
А на столе дрожал стакан
В огранке старой из металла…
Вот девы лёгкое бельё
На сцену медленно упало,
И тело хрупкое её
На вид всем зрителям предстало.
Она, танцуя, обнажалась —
Её сильней кружил кан-кан,
И ножка воздуха касалась
А на столе дрожал стакан…
Она внезапно в зал спустилась
Где похотью глаза уже горели,
И охнул зал, увидев, что мужчина
Запрятан был под телом хрупкой феи…
Встреча
Я провожал июньский вечер у Москвы-реки,
И вдруг я слышу из воды несётся: «Помоги!»
Смотрю, плывёт мужик – что за наряд?
Пижон! А ведь вода там – чистый яд!
Кругом – ни мухи – я тогда вздохнул
И в воду грязную спасать его нырнул.
Доплыл, смотрю – наверное – актёр
В цилиндре, фраке и перчатках – может, вор???
«Держись, браток», кричу – я под него подплыл
И на себя его, как рыбу дохлую, взвалил.
Мы к пристани доплыли, я его тащу
И по щекам его из сил я всех хлещу.
Одежду странную с него я враз сорвал
И долго рот ко рту я с ним дышал.
Вдруг он глаза свои открыл, вздохнул легко
Ура! Он жив, пижон, – я спас его!
Похож на негра он, кудряв и толстогуб
А баки – вот осёл! Зачем с моста сигнул?
А тот вздохнул и вдруг сказал: «Пардон!
Я – Пушкин, Алксандр, А вы, простите, кто?»
«А я – Дантес», сказал я, пошутя.
Вдруг он вскочил, за горло взяв меня…
«Ах, ты, подлец! Тебя я не убил!
Зачем ты спас меня и снова оживил?»
И вдруг – исчез, пропал, растаял – как мираж
И я проснулся – вот какой кураж…
Июнь.
