менялась – лес уже не составлял преобладающую часть ландшафта. Ползли, крались, перебегали, толкая в спину «языка», который никак не хотел осваивать особенности скрытого передвижения по пересеченной местности. Напряженно вглядывались в тяжелую тьму. В ложбинке между покатыми холмами была еще одна деревенька, занятая немцами. Контуры хаток – словно рослые скирды сена. Приглушенно гудел генератор, доносилась немецкая речь. Зорин практически не сомневался – это и есть Корюжевка. Но все-таки требовались уточнения. «Спросили» у часового на околице, обрисовавшегося в белесовато-мутной мгле. Тот охотно подсказал «ночным прохожим» – да, это Корюжевка, передовой рубеж, здесь стоит второй мотострелковый батальон третьего механизированного полка двадцать девятой мотопехотной дивизии, а Ваффен-СС в этой местности уже нет. За холмом никакой колючей проволоки, прожекторных установок – поскольку русских войск, по данным разведки, там тоже нет. А завтра и второго мотострелкового батальона не будет – получен приказ рано утром сниматься с занимаемых позиций и передислоцироваться юго-западнее…
Он просил не убивать его, ссылался на любимую жену в Дрездене, мелкого сына в грязных штанишках. Уверял, что война должна вестись по общепринятым нормам, а не диким образом, ведь мы живем в цивилизованном мире, где всякий военнопленный имеет права…
– Чего он там мырчал? – не понял Цыгайло.
– Даже переводить не хочется, – буркнул Зорин, вытер нож о траву и махнул рукой.
Полтора километра по какой-то клочковато заросшей местности, проход между холмами. Над полем стелилась голубовато-призрачная мгла. Расплывалась горбатина далекого леса. Всё такое непрочное, зыбкое, опасное. Он точно помнил, как шевелились сомнения, когда он смотрел на это поле, украшенное островками кустарника. Сто пятьдесят метров, а за ними лес. Там уже наши. Какая-то мысль – сверлящая, назойливая, как комар. Было время все обдумать, оценить, но разведчики газовали от нетерпения, да и самому, если честно, хотелось побыстрее оказаться у своих – тут идти-то…
– Рассыпаться, – приказал он, – кучей не валим. И шустро через поле…
В какой-то миг он выпустил из вида своих ребят. Поле заросло глухим бурьяном, исполосовано рытвинами, кочками. Ногу подвернул – надо же, какой неуклюжий! Поднялся, побежал, прихрамывая, догоняя своих. Слева Цыгайло подталкивал в спину пленного, а тот по мере удаления от позиций немецких войск становился каким-то нервным, плохо управляемым. Еще левее – Дорохов – вырвался вперед, двигался боком, оглядывался, поторапливал. Справа Мишка Вершинин, еще правее растяпа Листвянский. Екнуло в груди, когда он пробежал мимо рваной ямы, с краями, заросшими свежей травой, споткнулся о каску – откуда здесь, скажите на милость, каска? Обратил внимание на странный бугорок в траве, притормозил, всмотрелся – да это же разложившийся труп в советской шинели!
В этот момент все и взорвалось! Оглушительный хлопок, и там, где был Дорохов,
